Андрей Битов «Улетающий Монахов». Роман, 1990 год. Читает Ирина Ерисанова. Длительность: 9:22:00. Книга «Полет с героем» подготовлена к 70-летнему юбилею классика современной русской литературы Андрея Битова, прозаика, сценариста, общественного деятеля, лауреата многих литературных премий, президента Российского Пен-клуба. Наряду с романом «Пушкинский дом», названным в свое время эпохальным, это самая петербургская книга автора, состоящая из двух разделов. Роман-пунктир «Улетающий...
…Жизнь есть независимо от того, есть ли ты. И если ты, чтобы не ловить себя на отсутствии, перестаешь реагировать на жизнь вообще, она находит способ тебе напомнить, что она есть…
Что ты прешь эту жизнь, как рояль на седьмой этаж!
Одна лишь церковь на пригорке горела с тою же силою, что и в стихах: «как печатный пряник». Радовала глаз. Из-под нее, вниз по склону, вплоть до речки, спадало кладбище, на котором и был похоронен поэт. На могилу, предмет обязательного паломничества каждого прибывшего интеллигента, Монахов решил не ходить. То ли не хотел уподобиться, то ли не причислял себя в этом смысле к интеллигенции, то ли всех остальных к ней не причислял, то ли считал более оригинальным «жить напротив», чем и ограничиваться, то ли кладбищ не любил… побуждение это не было достаточно ясным.
Вот оно, одиночество!.. — воскликнул мысленно Монахов. Когда человек не хочет больше видеть людей, так ведь он ничего против них не имеет — он себя не хочет видеть с ними рядом…
Это относилось ко всем, но не к каждому.
А интересно, когда она любит, то она, конечно же, не такая? Может, она потому и такая, чтобы каждому было интересно, а какая же она, когда любит?
Было как в детском кошмаре, страшно, но не понять, что страшно, и от этого страшнее.
Как всякий слабый человек, был он смел как раз в опрометчивых поступках, в них не отступал, боясь прослыть именно тогда, когда любой решительный как раз бы и передумал, и отказался с лёгкостью.
...откуда же любовь: не от любимой же, такой случайной и крохотной, и не из него же, тоже чрезвычайно небольшого, а если не от нее и не из него, то откуда же?
Когда, в детстве, были реальны чувства - нереальны были люди: они были носители, объекты, они были - образы. Когда опыт придал людям реальность в наших глазах: вот они перед нами, объективные как есть, объемны, без суда, - нереальны стали наши чувства. Теперь чувство стало образом, образом чувства. Чувства нет, а есть его образ: не любовь - образ любви, не измена - образ измены, образ дружбы, труда, дела и т.д. И человек с опытом стал еще меньше разбираться в этом мире, чем ребенок, еще более запутался в нем из-за нереальности наших чувств. У него появился выбор там, где раьше чувство не представляло выбора: любит - не любит, сделать - не сделать, поступить - не поступить... И оба варианта, по опыту, вдруг оказались однозначны, равновеликий выбор.
Если вам все время подсовывать то икру, то новый самолет, не мудрено не только смерть, но и жизнь — не заметить.
«...в комнате, где вы спите, никогда не следует топить; теплая спальня это одно из роскошных неудобств, терпимых богачами. Ведь высшая степень наслаждения — не иметь между собой и своим теплом, с одной стороны, и холодом внешнего мира — с другой, ничего, кроме шерстяного одеяла. Вы тогда лежите точно единственная теплая искорка в сердце арктического кристалла» (Герман Мелвилл "Моби Дик")
«Выбор искажает цель». — Монахов подержал эту мысль, как держат в руках какую-нибудь законченную форму, деталь неизвестной нам принадлежности и назначения — такая симпатичная вещица, а ни к чему — и отложил, забыл за неупотребимостью.
Каждый заслужил свое надгробие.
Мало совершить подвиг, надо красиво погибнуть, чтобы стать героем. Тот и герой, кто красиво гибнет. То есть решительно и окончательно даря свой триумф людям, не получив "награду свою".
Да, никогда он раньше не встречал такой требовательности к действительности, чтобы все соответствовало уровню на сегодня выношенных представлений… Еще бы — встречал… Встречал бы — не женился… Именно на этом он женился — вот в чем дело. Женился, утомленный и измученный всем тем, что не было еще его женою… Как он настрадался от них в предыдущей своей жизни! Сейчас получалось, что страдал он в прошлом едва ли больше, чем сейчас. Невыносимым-то теперь было именно то, что и привлекло его к ней, а привлекательным стало то, чего он не выносил когда-то. Как странно мы любим!..
С такой недоступностью на лице только в очереди к венерологу сидят...
Господи! может ли прийти в голову мысль, хоть одна, которой я еще не думал. Я ими всеми уже думал...
Как мысли раздражали его своею уже «подуманностью», а люди — своею уже «встреченностью», как вся жизнь — своею «траченностью», так, возможно, и местность эта. Именно траченное место, будто битое молью (хорошо представить себе подобное насекомое, питающееся пейзажем…). Но был здесь и еще оттенок. Если ощущение кратности, бывшести, повторности, владевшее им в отношении людей, мыслей и чувств, было его личным ощущением, им почувствованным, им же и обеспеченным (в смысле нажитым), то есть несшим в себе оттенок заслуженности и справедливости (возмездие за неправедно прожитую…), то в пейзаже этом, в его неудовлетворительности, он если и был виноват, то лишь отчасти, причем несущественной части. Кто-то употребил, выпил эту природу, так что Монахову она уже не досталась.
Глупость, конечно, его раздражала, потому что ее трудно не заметить и когда ее мало, и когда ее много.
Поразительное бездушие порождает в человеке правота.
Вот что значит влюбленные - слепы... Слепы-то они слепы, да как ловко. К себе и слепы. Видят, что только захотят. Что только захотят, то и видят.