Жить или умереть - пожалуйста, но никто не имеет права останавливаться.
Бедняк вкалывает из последних сил и все равно голодает, а когда по милости господ все идет вкривь и вкось и начинается война, господа заводят речи о народе, отечестве, чести…
В наши дни нельзя останавливаться и стоять так просто, в наши дни это никак не пройдет. Жить или умереть — пожалуйста, но никто не имеет права останавливаться. Трагизм положения в том, что сколько бы человек ни рассчитывал, ни трудился, ни вкалывал, в конечном счете он, можно сказать, все равно барахтается в сетях, в тугих сетях, дергается в них и пятьдесят, и шестьдесят лет, иной раз дольше, а затем уже не спрашивает себя, что он сделал, кем был. Из сетей вырывается примерно один из миллиона…
Кто уезжает, тот почти умирает.
Мать утешила его, сказав, что могло быть хуже. Отец возразил, что его бесит, когда люди приучают себя так относиться к несчастьям и неудачам, - это неестественно.
Помер, значит, помер. В могиле никто не занимается политикой. В лоне земли и самый красный беленьким станет.
"— Ты убиваешь меня, Беня… Все те годы, что мы женаты! — сказала она.— А ты, между прочим, еще жива, — парировал Беня."
Но если глубоко потянуть носом воздух этой деревни, то можно почуять гарь костра инквизиции. Ощущение такое, будто последняя охота за ведьмами происходила в прошлую Пасху.
- Если с тобой случится беда, если заболеешь раком, пеняй на себя.
- Ещё чего, - ответил Беня. - хватит и того, что ты мне пеняешь.
у евреев, в отличие от христиан, не принято любоваться целую неделю на покойника, они за милую душу хоронят его на следующий же день. Умер так умер.