Это может случиться с каждым из нас! Несчастный случай — и вы внезапно теряете память. Однажды в спортзале Алиса потеряла сознание и, придя в себя, обнаружила, что не помнит последние десять лет своей жизни. Родным с трудом удается убедить ее, что ей уже не двадцать девять лет, что у нее трое детей и что ее обожаемый муж Ник больше не живет с ней, и сейчас они оформляют развод. Но самое неприятное для Алисы открытие — это она сама: ей сорок лет, она стерва и ее никто не любит. Глядя на свою...
...ребенком она думала почти так же: чувства взрослого никто не может задеть, потому что как их можно задеть, если ты сядешь за руль и уедешь куда захочешь?
Она пыталась понять, кто же она есть, а рядом не было никого, кто бы любил её по-настоящему и отражал бы её личность.
Если думать о чем-нибудь слишком долго, то данный предмет тебе опротивеет и потеряет всякий смысл.
Препятствие не может сокрушить меня; любое препятствие преодолевается настойчивостью.
— Что мне поесть, мам?
Алиса неуверенно обернулась, ища глазами маму.
— Мама! — повторил Том.
Алиса вздрогнула. Мама — это была она.
Такие поцелуи куда эротичнее первого секса. Секс в завязке романа был неуклюжим, глупым и почти медицинским, точно визит к врачу. Но целоваться, не раздеваясь, когда еще не спят вместе, — в этом был особый вкус и тайна.
“А здесь никто ничего к ужину не жарит. Никто ни с кем не разговаривает. Только один телевизор бубнит себе и бубнит. От рассвета до заката. Не могу, когда он молчит. Не выношу тишины. «Может, хоть музыку включить для разнообразия?» – спрашивает Бен. Нет и нет! Я хочу телевизор. Хочу, чтобы стреляли, чтобы смеялись неживым смехом, чтобы рекламировали собачьи консервы. На фоне телевизора ничто не кажется слишком уж трагическим.”
Иногда нужно изрядное мужество, чтобы «направить жизнь в новое русло».
Он верил в брак. Он считал, что люди слишком быстро разрушают свои отношения. Как-то он признался Алисе, что, если у них что-то пойдет не так, он готов будет из кожи вон лезть, лишь бы все исправить. Алиса не отнеслась к этому серьезно, потому что для этого лезть из кожи было не обязательно. Достаточно провести несколько часов в разных комнатах, обняться в прихожей, тихонько вручить плитку шоколада. Иногда хватало и приятельского толчка под ребра, который означал: «Ну хватит уже дуться».
“растить детей – это адский труд. Это совсем не значит сюсюкаться с малышами. Малыши – это ненадолго. Потом они вырастают. Вырастают и становятся детьми, которые вовсе не всегда так уж милы.”
В 2008 году времени уже не хватало. Оно стало ограниченным ресурсом. В 1998 году дни были гораздо более вместительными. Когда она просыпалась утром, день расстилался перед ней, как длинный коридор, по которому можно долго-долго идти, останавливаясь в понравившихся местах. Теперь же дни совсем ужались. Не дни, а какие-то ошметки времени. Они свистели мимо нее, как машины на автогонке, – фьють, и нет! Когда она вечером залезала под одеяло, ей казалось, что всего несколько секунд назад она откинула его, чтобы начать очередной день.
<...> правила жизни были таковы, что мальчишки решали, какая девочка хорошенькая, а какая – нет; самим же им дозволялось быть хоть уродами.
...Надежда все равно умудряется найти лазейку.
Каждый миг жизни - это драгоценный дар, и швыряться даже секундами - это просто свинство.
А мечты – это такая штука, от которой, бывает, отказываются.
Ранняя любовь волнует и кружит голову. Она легкая, игристая. Так любить может всякий. А вот любовь после троих детей, после разъезда и чуть ли не после развода, после того как оба изрядно помучили друг друга и все-таки простили, наскучили друг другу и все-таки сумели удивить, после самого плохого и самого хорошего – вот это и есть настоящая любовь. Это и есть то, что достойно называться этим словом.
Твой человек не будет тебя ждать, счастье нужно искать самой...
Ей всего тридцать, она среди нас самая молодая, так что вполне успеет разрушить еще лет десять своей жизни.
Мы путешествовали, ходили на бесчисленные вечера, фильмы, концерты, спали сколько хотели. Мы делали все то, по чему, кажется, так скучают пары, имеющие детей. Ничего этого нам больше не хотелось. Нам хотелось ребенка.
Все произошло как-то уж слишком быстро. Вот как будто только что они ехали из роддома с крошечным сморщенным, верещавшим младенцем. А сейчас при ней было все – и длинные ноги, и высокие скулы, и собственное мнение.