Ад, несомненно, окажется большим залом ожидания, полным старых журналов и неудобных оранжевых кресел. Пластиковых кресел, как в аэропорту. Все мы будем сидеть там, ожидая, что дверь в другом конце зала откроется и безразличный голос произнесет наши имена. Все мы будем знать, что за этой дверью нас ждет некая нестерпимая мука. Прием у дантиста, доведенный до своего логического конца.
Я понял, как наивны и далеки от реальности люди, думающие, что могут быть одновременно добрыми и счастливыми.
Если все так и сложится, то можешь считать себя удостоившимся благодати. Однако если придется выбирать, то должно победить добро, а не счастье.
В мире нет существа более мелкого, злобного и эгоцентричного, чем пятнадцатилетний подросток.
Мама поглощала жизнь такими крупными порциями, какие только могла ухватить.
С этим закончилась и моя известность, и я стал блаженно безымянным.
Это то, о чем я думал оба предыдущих раза, когда был на похоронах, — как ты уходишь, а «они» остаются. Как будто кто-то провожает тебя на вокзале. Поезд трогается, и ты машешь рукой из окна, а они неизбежно становятся все меньше и меньше. Не только потому, что ты движешься и физическое расстояние уменьшает их, но и потому, что они по-прежнему там. Ты больше, потому что уехал к чему-то новому, а они сжались, потому что теперь пойдут домой к прежним обедам, телепередачам, собаке, чернилам и виду из своего окна.
Невозможно ненавидеть сумасшедшего — это все равно что злиться на неодушевленный предмет, ушибив об него локоть.
Жизнь нелегка, но она определенно может быть смешной.
Потом мы легли в постель, и столь непринуждённо зародившаяся дружба разрушилась царственным таинствами секса.
На земле нет человека, чьи руки не были бы по локоть в грехах.