Руфь Гилмартин, молоденькая аспирантка Оксфордского университета, внезапно узнает, что ее мать, которую окружающие считают благообразной безобидной старушкой, совсем не та, за кого себя выдает... Один из лучших романов Уильяма Бойда, живого классика английской литературы. Динамичный приключенческий триллер о шпионах в юбках, способных сжечь избу, не заходя внутрь, и пришпорить боевого коня до полной невменяемости.
Я почти уверена, что у всех бывают такие мысли о любимых людях — это ужасное последствие подлинной любви к кому-либо: вы вынуждены представлять свой мир без этих людей и ощущать его ужасы пару секунд. Взгляд украдкой в щелку на пустоту, на большое безмолвие по ту сторону.
Никто не знает даже половины правды о ком-нибудь другом, как бы близки они ни были.
Она вспомнила секрет, которым с ней поделилась как-то одна женщина в Париже. Женщине было за сорок и она знала толк в мужчинах: элегантная, немного уставшая от мирской суеты.
«Нет ничего проще, — помнится, сказала эта женщина, — чем заставить мужчину поцеловать тебя».
«В самом деле? — заинтересовалась Ева. — И как же это проделать?»
«Просто встань близко к мужчине, — ответила женщина. — Очень близко, как можно ближе, но не касайся его — он поцелует тебя через минуту или две. Это неизбежно. У них это своего рода инстинкт — они не могут устоять. Беспроигрышный вариант».
... для тех студентов, в семидесятом году, изучать историю означало определять свое общественное сознание.
«Все твои поступки должны каким-то образом способствовать развенчанию величайшего из мифов — мифа о всемогущей системе».
Есть только три причины, по которым предают свою родину: деньги, шантаж и месть.
Иногда это столь же просто — и, может быть, иногда даже более естественно — ненавидеть свою страну так же, как и любить ее.
— Проклятая скука, проклятая тупая скука, скучное тупое проклятье, скучная проклятая тупость
Мы часто говорим, что никто не знает, когда придет смерть, но час смерти видится нам где-то далеко и как бы в тумане; мы не думаем, что он имеет отношение к уже наступившему дню и что смерть — или ее первый натиск на нас — может произойти нынче же, во второй половине дня, в благополучии которой мы почти совершенно уверены, в той части дня, все часы которой мы уже распределили. Мы намечаем прогулку, чтобы надышаться на месяц вперед свежим воздухом, мы колеблемся, какое пальто лучше надеть, какого извозчика нанять, вот мы и в экипаже, день весь у нас перед глазами, но только короткий, потому что нам нужно вернуться вовремя — нас должна навестить наша приятельница; нам хочется, чтобы и завтра была такая же хорошая погода, и мы далеки от мысли, что смерть, которая движется внутри нас в какой-то иной плоскости, среди непроглядного мрака, выбрала именно этот день, чтобы выйти на сцену несколько минут спустя…
Марсель Пруст. У Германтов
как мало на самом деле мы знаем о жизни наших родителей, какими смутными и неопределенными кажутся нам их биографии, подобно житиям святых — легенды и апокрифы.