Идет по Полесью партизанский обоз, который по пятам преследуют немецкие егеря. Беспощадное пламя войны полыхает над огромной страной... В книге известных российских писателей Игоря Болгарина и Виктора Смирнова раскрывается драматичный эпизода Великой Отечественной войны. «Обратной дороги нет» - это повесть об одной партизанской операции, остроумной по замыслу и дерзкой по исполнению, в результате которой были освобождены из концлагеря и вооружены тысячи наших солдат. Телефильм, созданный на...
Для каждого человека точное место приготовлено, где душа с умом сходятся, как в прицеле, и дают попадание. А то бывает, что душа в небо рвётся, а ум, как тяжёлая задница, привстать не дает. И человеку одно мучение. Всё-то он готов силой переломать.
Ax, хорошо в осеннем лесу, в преддверии близкой уже зимы, когда пригашены яркие летние огни, повешены шторы из высоких кисейных облаков, зажжены берёзовые свечки, и тишины этой, тишины, пропахшей прелым листом, тонны вылиты на землю из таинственных хранилищ, и природа говорит человеку: вот мой вечерний час, редкий, неповторимый; сядь, поразмысли, не спеши…Не спеши! Хорошо тому, у кого этот вечерний час долог и ленив, как лёт осенней паутины, у кого впереди и утро, и полдень, и прохлада, и зной… А каково, если минуты считаны и надо враз решить – как жизнь перерубить?
Не потеря страшна, а неумение смириться с ней. Они смирились с самой страшной потерей. И — смеялись.
— Отчего кровь красная? — говорил Степан, лихорадочным взглядом уставясь на бинты. — Я понял, Галка. Это чтоб страшно было убивать или ранить. Была б она синенькой или жёлтенькой — не так боялись бы, легче было бы убивать.
Осенние облака-барашки висели высоко над пёстрым лугом, цвели последние, прибитые уже морозами цветы, и Лёвушкин насвистывал весело: он был прирождённый солдат, он радовался лугу, белым облакам, тишине. Ну а что будет через час?.. Кто из нас знает, что будет через час?
Вот пройдёт лет сто, уйдут поколения, для которых война — это боль, и станет эта война историей. Ну, вот ты о войне тысяча восемьсот двенадцатого года много думаешь? Кажется, красивая была штука: гусары, кавалергарды, ментики, кивера… Нет, знаешь, самое главное, чтобы каждый делал своё дело, не думая о памяти. Это — забота других. Уж как получится.
Как известно, огурчик, надетый на вилку, имеет неоспоримые вкусовые преимущества перед тем огурчиком, который приходится хватать грязными лапами…
- Слышь, Бертолет, как ты думаешь, вспомнят о нас после войны?- Именно о нас с тобой? - рассеянно спросил Бертолет, прилаживая велосипедную цепь к деревянной шестеренке, надетой на магнето.- Ну, о майоре, о Гонте...- Да как сказать... На фронте столько сейчас людей гибнет, представляешь?- Да... А мне, если уж загремлю, хотелось бы, чтоб помнили. Вот был Левушкин, хороший парень, хотя и дурак. И чтоб всплакнула какая-нибудь... Ведь некоторым везет - их долго помнят...- Что память? - спросил Бертолет, отрываясь от своего электрозврывного устройства. - Конечно, на миру и смерть красна. Да разве в этом дело? Вот пройдет лет сто, уйдут поколения, для которых война - это боль, и станет эта война историей. Ну, вот ты о войне тысяча восемьсот двенадцатого года много думаешь? Кажется, красивая была штука: гусары, кавалергарды, ментики, кивера... Нет, знаешь, самое главное, чтобы каждый делал свое дело, не думая о памяти. Это - забота других. Уж как получится. Вот как майор!
Не потеря страшна, а неумение смириться с ней. Они смирились с самой страшной потерей. И - смеялись.
И только Гонта мрачно сидел у пулемета и смотрел на топь, и смех обтекал его, как речная вода обтекает темную сваю...