Травелог – жанр заведомо неточный, и в этом его преимущество и недостаток. Недостаток – в известном приближении наблюдений, суть которого выражается пословицей «Гляжу в книгу – вижу фигу»
Пристальное вглядывание в свои семейные корни порой завораживает не только благодаря тому, что при этом происходит пополнение твоего собственного экзистенциального опыта. Иногда вглядывание в генетические и исторические потемки может быть вознаграждено пониманием того, как забвение может стать источником света.
Близость моря обнаружилась по запаху. У каждого моря свой запах, обусловленный специфическим составом солей. Черное море пахнет белесой солью, оно сносно на вкус. Каспийское море, хоть и более пресное в целом, пахнет крепким сульфатом и йодом – и непереносимо горькое во рту. Мертвое море пахнет Мертвым морем. Лизнуть его капли потом я так и не решился.
Благовония — это что-то вроде якорей памяти, поднимающих пласты времени. Единственное, что в точности сохранилось после разрушения Храма, запах.
А по вечерам вам надо вставать в очередь за хлебом на завтра. И в этой очереди вас мучат мысли о загробной жизни, что она окажется еще хуже; и даже ничто, пустота не кажется наградой, ибо вы опасаетесь, что и там – за гробом – всё останется по-прежнему. И потому вас охватывает бесстрастие, холод и немота.
Мир завершен был только в двадцатом веке. Нынче он стоит по грудь в безвременье, и голова еще ничего не знает о потопе, о хищных рыбах, но вода уже подобралась к губам, и, слегка отплевываясь от брызг, они говорят о двадцатом веке. О том, что этот век был последним и теперь осталось только вырасти, выйти
на мелководье, то есть повзрослеть, осознав, что двадцатый век был веком апокалипсиса. Иначе мы все утопнем.