Лондон. Респектабельный дом в престижном районе. И «нехорошая» квартира, в которую уже пол столетия никто не входит и из которой никто не выходит.Сету, ночному портье, тоже не следовало отворять дверь с номером 16, какие бы странные звуки ни проникали наружу. Не стоило переступать роковой порог и молодой американке Эйприл, неожиданно получившей квартиру в наследство от бабушки, чья кончина не менее таинственна, чем ее жизнь. И в чьем дневнике содержится намек на давнее событие, столь же...
"Полусформированные туманные ландшафты порождают ощущение движущейся пустоты, бесконечности, обрамляющей каждую картину. Вокруг изможденных силуэтов в окнах, скорчившихся фигур в углах или дырах, он снова и снова пытается передать ощущение пространства, но не статичного, а живого, бурлящего, клубящегося, холодного и пустого. Именно отсутствие формы или материи окружает и поглощает эти фигуры, запертые в грязных комнатах, страдающие клаустрофобией, повторяющие до бесконечности одни и те же действия. Некоторые уже опустились на четвереньки, некоторые напоминают обезьян или марионеток, и все они непрестанно бьются головами о стены в тщетной попытке освободиться".
Разложение личности на фрагменты. Отрицание существования цельного человека в упорядоченном мире. Но все, что ему удалось сделать, - это умертвить и опровергнуть самого себя. В миг холодного убийственного прозрения Сет спросил себя: а вдруг это не промельк сокрытой истины, а всего лишь то, что таится в глубинах поврежденного разума?
Его вдруг охватило горячее желание изуродовать лицо ножом, прежде чем снова взглянуть на стену.
Безрассудство привело его сюда, отчаяние вынудило остаться.
"Работа Хессена была идиосинкразическим и глубоко личным исследованием внутреннего видения, чем-то таким, на что он потратил всю свою взрослую жизнь. В студенческие годы он готовился к этому, занимаясь философией, а затем исследуя экстремальные политические доктрины, пока не понял, что ответы, которых он добивается, лежат вовсе не в области идеологии или верований. Философия и горячечное увлечение фашизмом были, по мнению Хессена, всего лишь сосудами, стоявшими где-то рядом с Вихрем, они были способом приблизиться к нему, симптомами, подготовительным этапом. И только через искусство и оккультные ритуалы Хессен и смог подойти к пониманию собственного видения мира.
Вихрь был для него тем местом, где, по собственному убеждению Хессена, он обязательно окажется после жизни: истинным т окончательным пунктом назначения человеческого сознания, жуткой, лишенной света, вращающейся вечностью, которая постепенно разлагает душу на фрагменты; по сути непрекращающимся кошмаром, где индивид никак не может повлиять на процесс своего неизбежного распада. Личность, воспоминания превращаются в ошметки, и под конец сознание в силах замечать только страх, боль, непонимание, ощущение загнанности в ловушку, потерянность и одиночество. То есть по сути - ад. Паранормальные явления представляют собой всего-навсего последние судороги потерянных душ, которые пытаются вернуться к жизни на краю Вихря, туда, где стены, отделяющие их мир от нашего, тоньше и проницаемее всего".
Из своих исследований психических феноменов в двадцатые и изучения людей, обладающих способностью говорить на разных языках, Хессен заключил, что существует как минимум два "я", которые постоянно присутствуют и живут в одном теле. То из них, что видно всему миру и называется личностью, в лучшем случае - искаженный образ, примерная копи, созданная нами самими по необходимости, для того, чтобы выжить. Но когда этот образ исчезает - либо в момент смерти, либо в приступе помешательства, или в любом другом состоянии измененного сознания, а чаще всего во сне, - можно заметить промельк другого "я".
"Безобразие куда изобильнее красоты, - писал Хессен в своем провальном журнале. В разложении, искривлении и уродстве он находил дополнительные доказательства того, что Вихрь обитаем.
Населяя свои одержимые работы кадаврами и частями тела, ведущими собственную жизнь, он породил анимизм. Как будто бы после жизни, после конца своего "я", новая жизнь проявляется через чувства и воспоминания телесных останков - того, чем каждый становится после смерти, точнее, того, что оказывается запертым внутри Вихря".
Сету хотелось рычать, словно льву на цементном полу. И реветь, как белому медведю, до розовой кожи вытершему всю шерсть о прутья своей тюрьмы в зоопарке. Должно прийти омерзение. Пусть оно сочится по стенам, пусть закоптит потолок ненавистью, выпустит гнев на свободу. Прощение осталось в прошлом. Сострадание умерло.
Понятия не имею, что движет женщинами, честное слово, не знаю. Вечно суете нос куда не просят. А когда хорошенько получаете по нему, принимаетесь сокрушаться и стонать.
Именно так мегаполис добывает себе пропитание — вселяя надежду и возбуждая умы. А потом провоцирует срывы и нервные потрясения. Через унижение бедности и тиранию богатства. Через неизбывное ощущение, что ты безнадежно опоздал. Через удушающие навязчивые идеи и сковывающие по рукам и ногам неврозы. Через постоянное чередование отчаяния и эйфории, через убийственные приступы гнева на ближнего. Через мертвые взгляды людей в автобусе; через безмолвное слияние с толпой и тихое унижение метрополитена; через преступления и алкоголь; через тысячи языков, болтающих, чтобы перекричать друг друга. И все это — под белесым солнцем на вечно сером небе.
Мне кажется, можно поверить во что угодно, если сосредоточиться на какой-то мысли