Марат Бессмертных работает в морге гримером. Его дело – придавать покойникам более-менее лицеприятный вид. И у него, мастера макияжа, это хорошо получается. От клиентов нет отбоя. Но один из них кажется Марату странным. Он просит гримера приехать к нему домой и загримировать его покойную жену вторично. Когда Марат и его приятель патологоанатом Петруха приехали к клиенту, они обнаружили, что тот мертв, а труп его жены исчез. Это при том, что в дом никто не входил. Выходит, что мужчину убила… его...
Сколько мужиков с ума сходят, морды друг другу бьют, безумные бабки тратят на то, — вещал склонный к циничному философствованию Петруха, — чтобы прикоснутся к этому органу, проникнуть в него, считая это наивысшим блаженством… Поэты стихи пишут, сравнивая её с розой, покрытой росой… Идиоты самые настоящие. Пришли бы они ко мне на экскурсию, заглянули бы внутрь самой привлекательной при жизни бабы и увидели бы, куда стремятся. На самом деле, внутри вожделения, воспетая рифмоплетами обитель райского блаженства — всего лишь вонючая скользкая кишка, и не более того. Да, Господь Бог создал человека совершенным, но его творение совершенно так же, как совершенна вышивка крестиком. Есть и её обратная сторона с безобразными узелками и петлями. Тут как со зданием. Существует красивый фасад для лохов, а за ним тянутся кабели, канализационные трубы, о которых знают лишь профессионалы.
Когда боишься чего-то конкретного, а оно всё же случается, то боишься в первую очередь подтвердить свою догадку. Во всяком случае тянешь с этим до последнего.
Для одних внутренний голос – их совесть, и это самые несчастные люди. Для других – начальство. У третьих в голове телевизор. Вариантов множество. Все люди немного зомби.
Хотя каждому известно, что родственники не должны нести гроб - иначе быть беде.
Поумирали они там все, что ли ? - вырвалось у меня , но я тут же прикуcил язык. Не стоит шутить со смертью.
Смерть – это то, что случается с другими.Вам приходилось когда-нибудь думать о том, что мед пахнет смертью? Я раньше тоже не знал этого…В кромешном мраке чиркнет спичка. Ее беспомощный огонек качнется, приблизится к фитилю свечи, лизнет его оранжевым язычком. Темнота затрепещет и отодвинется, оголив невидимые до этого руки и инструменты на дощатом столе. Тонкие пальцы того, кто знает меня, но кого я никогда прежде не видел, скатают цилиндрики в шарик, оплавят их на пламени свечи и слепят восковую куклу, подправив ее теплым лезвием ножа. Несколько взмахов острыми ножницами. Палой листвой посыплются шуршащие обрезки креповой бумаги, обовьют куклу и станут траурным платьем, а выкрашенный черной тушью локон пакли – волосами. Тонкая кисточка пройдется по восковому лицу, прорисует на нем глаза, нос, рот, оживляя его. Затем искривленные хищной улыбкой губы произнесут имя женщины, и раскаленная докрасна тонкая спица вонзится в ее грудь. Брызнет, задымится расплавленный воск. В воздухе поплывет дразнящий медовый запах. А где-то в городе женщина, чье имя было брошено в темноту, внезапно пошатнется и схватится за пронзенное внезапной болью сердце. Когда над ее мертвым телом склонится врач «Скорой помощи», неизвестный при свете свечи уже будет обряжать следующую куклу. А затем произнесет в пропахшую медом темноту следующее имя: мое или ваше.