Холодной зимней ночью путник сбился с дороги. На его счастье, он наткнулся на заброшенное поместье, где – о чудо! – нашел кров и стол. Но, конечно же, уезжая, сорвал заветный цветок… Кто же приедет в это страшное место вместо незадачливого торговца? Которая из трех дочерей? Или вовсе не дочь?.. И что ждет ту, кто решит занять место провинившегося?
-Госпожа, вы хоть скажите, - опасливо попросил Мейнард, усевшись на краешек стула, - это вы - Летиция Райли, которую похитило Норвудское чудовище?
-Нет, - мрачно ответила я, понимая, что готова оторвать кому-то голову. - Я и есть Норвудское чудовище!!!
Наверно, я зря так рявкнула, потому что бедняга опрокинул на себя тарелку с жарким. Ну да переживет, а я еще отыграюсь на том, кто придумал эту шутку!
– Когти у вас грязны, – добавила я, взглянув на глубокие борозды, которые эти когти оставили на столешнице, – и поломаны. Вы что, нору ими копали? Вам мало этого дома? А грива ваша засалена так, будто вы отроду не мылись. Отвратительное зрелище… Если боитесь воды, хоть расчешите эту пакость, в ней уже птицы могут гнезда вить!
Хорошая жена, говорил он, должна быть вроде меня: чтобы и хозяйство на нее можно было оставить, когда сам в отъезде, и воспитание детей доверить, и знать, что за спиной у тебя надежная стена. А что до наружности, так с лица воду не пить: посмотреть хоть на жен его подельников – одна косая, другая рябая, третья поперек себя шире, однако ж мужья на них не нарадуются. Если же девица мало того что в хозяйственных и денежных делах смыслит, да еще и с приданым, да собой хороша, так это и вовсе лакомый кусок, любой с руками оторвет и в ножки поклонится!
Хаммонд прибедняется, его усадебка не так уж мала, а с арендаторов он получает достаточно, чтобы накопить не на одну, а на три достойные старости. Или на пяток попроще... Но это я ему и так обеспечу.
– Вот за что я ненавижу волшебство: в любом заклятии непременно найдется лазейка, и это действует в обе стороны! И никогда не знаешь, в которую именно качнется маятник в этот раз…
И прекратите вздыхать над этой вашей чахлой розой, лучше обнимите меня! И живите, живите назло всем...
Выйти замуж не напасть, как бы замужем не пропасть! Все ничего, но и днем дел полно, и ночью...
—Главное, знать, кому и в какой форме давать слово, - продолжила я, не слушая. - Отец хорошо это умел и научил Манфреда. —И тебя, надо думать? —О чем вы, сударь? Девочек такому не учат, - невольно улыбнулась я, - правда, они очень быстро учатся сами, если нужда заставит. Некоторые, правда, живут всю жизнь в уверенности, что любая клятва нерушима, а всякое данное слово необходимо сдержать.
Похоже хозяин на самом деле линял хуже собаки, а убирать за ним не убирали, потому что шерсти слуги вынесли мешка три. Хорошая, кстати, шерсть - ее и напрясть можно. Собачья шерсть, говорят помогает от прострела, а эта была примерно такой же.
-Если бы ты хотела спасти меня, то вернула бы мне цветок, - вкрадчиво проговорил Грегори. -Но он завял... - прошептала Летти. -Значит, не для тебя моя розочка цвела, - ухмыльнулся он.
Умение вовремя прикусить язык - не последняя человеческая добродетель.
Имелась у меня кубышка на черный день: сберечь кое-что не так уж сложно, если не разбрасываться деньгами попусту.
Есть мириады тонкостей, по которым мгновенно опознается скоробогатый человек, пробившийся в высший свет за очень большие деньги. Хоть сияй он бриллиантами с головы до ног, не поможет! А обедневшего дворянина можно узнать издалека, будь он хоть в рубище...
Манфред говорил, что у меня ядовитый язык, и если я вдруг решу утешить умирающего, тот вскочит и погонится за мною с кочергой
– А… чудовище? – А что такого? – спросила я негромко. – Чудовище как чудовище. Иных послушать, мужья похуже будут – и бьют, и неволят, и насильничают, как в голову взбредет…