День был настолько свеж, насколько его может сделать растущая трава, стремительно летящие облака и неуверенное порхание мотыльков вокруг. Этот день творило молчание пчел, цветов, океана и земли. Но это молчание — это была не обычная тишина, нет, это была игра движения, дрожи, мигания, надувания, подъема и падения, при котором каждый придерживался своего часа и ритма. Как обычно, ласково светило Солнце, как оно светило и раньше, и будет светить всегда в будущем, океан все так же неустало воевал с...
Цветы качались, и пчелы маленькими каскадами золотого дождя падали на клевер.
У нас одна обязанность – быть счастливыми.
День был соткан из тишины, но она вовсе не была немой, ее создавали пчелы и цветы, суша и океан, все, что двигалось, порхало, трепетало, вздымалось и падало, подчиняясь своему течению времени, своему неповторимому ритму.
— Если бы можно было сейчас нажать такую кнопку, ты бы нажал?
— Наверно, да, — ответил он. — Без насилия. Просто все исчезнет с лица земли.
Оставить землю и море, и все что растет — цветы, траву, плодовые деревья. И животные тоже пусть остаются.
Все оставить, кроме человека, который охотится, когда не голоден, ест, когда сыт, жесток, хотя его никто не задевает.
Мы ни перед кем не обязаны. У нас есть одна обязанность - быть счастливыми.
Когда гонишь, не успеваешь ничего увидеть.
– Хорошо, правда, если бы мы вечером легли спать, а ночью все каким-то образом вернулось на свои места. Все нелепости, шум и гам, ненависть, все ужасы, все кошмары, злые люди и бестолковые дети, вся эта катавасия, мелочность, суета, все надежды, чаяния и любовь.
Правда, было бы хорошо?
Она подумала, потом кивнула.
Сперва они приняли это удивительно спокойно, должно быть потому, что уже столько лет не любили город и позади было столько мнимых друзей, и была замкнутая жизнь в уединении, в механизированном улье.
Парадокс, сплошной парадокс, безмолвие срасталось с безмолвием, звук со звуком.
- Ты, папа, ты... ты ведь тоже хочешь с кем то играть!
Он написал наше желание? — думала женщина.
Написал то, о чем мы сейчас говорили, нашу мечту?
Или написал что-то свое, пожелал для себя одного, чтобы проснуться завтра утром — и он один в безлюдном мире, больше никого, ни мужчины, ни женщины, ни отца, ни матери, никаких глупых взрослых с их глупыми желаниями, подошел к рельсам и сам, в одиночку, повел дрезину через одичавший материк, один отправился в нескончаемое путешествие, и где захотел — там и привал.
–Чтобы снова населить мир? – Он медленно, спокойно покачал головой. – Нет. Пусть Джим будет последним. Когда он состарится и умрет, пусть мир принадлежит лошадям и коровам, бурундукам и паукам. Они без нас не пропадут. А потом когда-нибудь другой род, умеющий сочетать естественное счастье с естественным любопытством, построит города, совсем не такие, как наши, и будет жить дальше.
Оставить землю и море, и все что растет — цветы, траву, плодовые деревья. И животные тоже пусть остаются. Все оставить, кроме человека, который охотится, когда не голоден, ест, когда сыт, жесток, хотя его никто не задевает.
- Наверно, да, - ответил он. - Без насилия. Просто все исчезнет с лица земли. Оставить землю, и море, и всё, что растет - цветы, траву, плодовые деревья. И животные тоже пусть остаются. Всё оставить, кроме человека, который охотится, когда не голоден, ест, когда сыт, жесток, хотя его никто не задевает.