Эта книга - пронзительная, шокирующая, жестокая и удивительно трогательная исповедь девочки, выросшей в поместье своего обезумевшего отца - богатого аристократа.
От автора: Любителям жанра! Жесткая, но в то же время простая смесь: Цементного сада и Осиной фабрики.
Возрастное ограничение:18+
“И чем больше его раздувает за последние два времени года, тем лучше, мне кажется, заживают рубцы на том месте, где раньше висели причиндалы, по крайней мере в теле моем, если не в душе, которая отличает меня от бедных солдат моего брата, потому что теперь из меня кровь уже не течет, вот уже больше, чем два времени года, у меня не было кровотечений. Но живот мой раздувается, и — странное дело — у меня возникает такое ощущение, что внутри меня живет кто-то еще, как будто я начинаю становиться чем-то с половинкой.”
“Они смотрели в сторону избы-читальни, как мы ласково называли библиотеку вашей покорной слуги”
“Но, в конце-то концов, разве мы здесь находимся, я имею в виду землю эту треклятую, чтобы разговоры задушевные разговаривать?”
“Я тоже долгое время думала, что папа вылепил нас из грязи, как гласит религия. Но то, во что мы верим, потому что так гласит религия, и то, во что мы верим, и точка”
“Что тут скажешь, сообразительность, она как опухоли, по своему хотенью, по щучьему веленью ее не получишь”
“Что же еще в этой жизни остается делать, как ни писать, бог знает ради чего?”
“я пишу только одну букву букву л курсивом, так это называется, я этой буквой исписываю страницу за страницей, каравеллу за каравеллой, без остановки. В итоге я стала делать так же, как и мой брат, а что мне еще оставалось, я переняла его метод небрежной скорописи, так и писать быстрее, и в этом заключается настоящая причина того, что я не в состоянии перечитать то, что сама написала. Но, все равно, когда я исписываю эти строчки л курсивом, в бестолковке моей звучит каждое слово, и этого мне вполне хватает, получается совсем не хуже, чем когда я сама с собой разговариваю. Что, в конце концов, это может изменить?”
Если бы на земле хватило места, чтоб каждый из нас взял маленький белый камешек и отметил им каждое свое разочарование в любви, горы этих камешков, скажу я вам, были бы видны даже с луны вместе с потрескавшейся стеной.
Чем еще, кроме выражения глаз, скажите на милость, отличается человек от своих будущих бренных останков?
А у папы нашего, должна вам сказать, в числе любимых его присказок была одна, гласившая о том, что маленькие фомы неверующие плохо кончают, когда берутся огонь в платья обряжать, не веруя в то, что со спичками играть опасно.
“Хорошее это словечко — перевспоминать, уж не знаю, есть ли такое слово на самом деле, но обозначает оно воспоминания о том, что прошло.”
“истинная религия представляет собой размышления не о смерти, а о жизни”
“Она вырастет, понятия не имея о том, что такое затрещины, как цветы, которые не надо обижать, чтоб они выросли во всей своей красе.”
Меня от музыки с души воротит, чуть наизнанку не выворачивает. Потому что музыка, понимаете, она как нескончаемое унижение, как ненасытный осьминог, который нас пожирает. Стоит мне услышать музыку хоть в сотне метров, как сердце из меня будто выпрыгивает, из живота моего, где ему жить положено, выскакивает на землю, пока я смотрю себе тупо вокруг, как потерянный, даже если глаза закрыты, а потом оно как на резинке в меня с оттяжкой возвращается И пулей мне в груди дырку пробивает навылет, она незаживающей раной возрождается в каждой ноте, и я могу от нее помереть самой блаженной смертью, вот какая она свирепая, и жестокая, и непереносимая, прямо как сама жизнь.
Но если стремишься к любви, все становится страшно запутанным, потому что не у многих людей в головах такие же представления, как и у тебя. Если б на земле хватило места, чтоб каждый из нас взял маленький белый камешек и отметил им каждое свое разочарование в любви, горы этих камешков, скажу я вам, были бы видны даже с луны вместе с потрескавшейся стеной.
Немногого мы стоим в глазах смерти - как до ее прихода, так и после ее наступления.
“какая, в конце концов, разница, правду пишут в тех историях или нет, если они лучатся сиянием, если они звездочками светят в головках детей, упавших с луны.."
Братец бросил на меня взгляд исподлобья, как зверь, которого побили, а он не понял за что.
В тех редких случаях, когда ему в голову приходит какая-то мысль, уйти ей оттуда бывает очень непросто.
Что бы мы ни делали, как бы ни складывалась обстоятельства, что бы с нами за день ни происходило, к ночи мы всегда ложимся и засыпаем, потому что другого нам не дано. Будто нас кто-то ведет на коротком поводке, усталость нас всегда одолевает, клонит к земле и неизменно побеждает, вгоняя в сон, так уж наша жизнь устроена. Должно быть, это смерть нас так по жизни ведет.