События романа «Хомо Фабер» разворачиваются в 1957 г. Главный герой Вальтер Фабер, пятидесятилетний инженер, работает в ЮНЕСКО и занимается налаживанием производственного оборудования в промышленно отсталых странах. Много путешествуя, Вальтер неожиданно сталкивается с людьми и событиями из своего прошлого, что постепенно меняет его мировоззрение, отношение к жизни и людям. В нем просыпается жажда полноценной жизни, но смертельная болезнь уже не оставляет ему шансов...
Наибольшее зло исходит от моралистов.
Я не признаю самоубийства. Оно ведь не меняет того факта, что ты жил на земле, а в ту минуту я желал лишь одного - никогда не существовать!
Мир и без того печален, не нужно верить ещё и во всякий вздор; для чего выдавать ограниченность своего кругозора за конец света.
Быть одному - для меня единственная приемлемая форма жизни, потому что я не имею ни малейшего желания сделать женщину несчастной, а женщины ведь так склонны чувствовать себя несчастными. Я признаю: быть одному не всегда весело, не всегда бываешь в должной форме. Впрочем, теперь я по опыту знаю, что женщины тоже теряют форму, как только мы оказываемся не в форме. Стоит им заскучать, и тотчас начинаются обвинения в недостатке чувства. В таком случае я предпочитаю скучать один.
Мужчина считает себя властелином мира, а женщину - своим зеркалом. Властелин не обязан изучать язык тех, кого поработил, а женщина вынуждена знать язык своего господина, но от этого ей мало проку, ибо она осваивает язык, на котором всегда оказывается неправой.
Вильямс считает, что я должен играть хоть какую-то роль в этом обществе, путь комическую, это лучше, чем вообще никакую. Оказывается, нельзя просто стоять в углу и грызть миндаль.
На солнышке грелось немало отцветших красавиц, еще больше было таких, которые, видно, вообще никогда не цвели – в основном американки, шедевры косметики.
Быть вечным - значит прожить свою жизнь.
Я стою со стаканом, наполненным джином, которого я не люблю, и пью; я стою, чтобы не слушать звука шагов в квартире — моих собственных шагов. Все это ничуть не трагично, просто как-то тягостно, ведь сам себе не скажешь спокойной ночи…
Быть на земле - значит быть на свету.
Я люблю шахматы, потому что они позволяют часами молчать. Более того, позволяют даже не слушать того, что говорят другие. Глядишь себе на доску, и никто не сочтет тебя невежливым, если ты при этом не проявишь никакого желания вступить с партнером в разговор, – ты просто поглощен игрой.
« Что может предложить Америка: комфорт, наиболее рационально оборудованный мир, все ready for use мир, выхолощенный "американским образом жизни"; куда бы они ни пришли, для них всюду highway, мир, плоский как рекламный щит, размалеванный с двух сторон, их города, вовсе не похожие на города, иллюминация, а наутро видишь пустые каркасы, - трескотня, способная обмануть только детей, реклама, стимулирующая оптимизм, неоновый щит, которым хотят оградиться от ночи и смерти...
Потом я взял напрокат лодку.
Чтобы побыть одному!
Их сразу отличаешь даже в купальных костюмах, сразу видно, что у них есть доллары; их голоса невыносимы (как на Аппиевой дороге), голоса жевательной резинки, состоятельного плебса. »
Я не могу все время испытывать какие-то чувства. Быть одному - для меня единственная приемлимая форма жизни, потому что я не имею ни малейшего желания сделать женщину несчастной, а женщины ведь так склонны чувствовать себя несчастными.
(об американцах)Марсель прав: он верно говорил про их фальшивое здоровье, фальшивую моложавость, про их жен, которые не желают признать, что стареют; они пользуются косметикой даже в гробу, вообще у них порнографическое отношение к смерти; их президент, который должен улыбаться, словно розовощекий бэби, с обложки любого журнала, а не то они не захотят его переизбрать, их непристойная моложавость...
Жизнь - это некий законченный образ, существующий во времени.
... техника — это уловка, хитрость, с помощью которой хотят так перестроить мир, чтобы там не было места чувству. Мания технократов — свести всё в мироздании к полезной действительности, как бы заставить мир служить себе, потому что они не в силах противостоять ему как партнёры, бессильны его охватить. Техника — это хитрая попытка преодолеть сопротивление мира, сделать его путём преодоления темпа жизни более плоским, стереотипным, чтобы убить жизнь духа...
Я не выношу, когда мне подсказывают, что я должен испытывать, потому что тогда я сам кажусь себе слепцом, хотя и могу понять, о чём идёт речь.
...уже сегодня средства связи таковы, что мир познаётся с доставкой на дом, не говоря уж ео завтрашних и послезавтрашних технических достижениях; ездить с места на место — это просто атавизм. Вы смеётесь, господа, но дело обстоит именно так, путешествие — это атавизм...
Я сказал "твоего ребенка" вместо "нашего ребенка". Вот чего она мне никогда не простит.
Я никогда не думал, честно говоря, что филология и история искусств могут прокормить человека.