Семнадцатилетняя Зиночка и студент Немовецкий гуляли по тропе вдали от дома. На небе горел красный закат и их переполняла любовь и нежность друг к другу. Но вот уже стало смеркаться и пора идти домой пить чай, а они как будто заблудились. Немовецкий повел Зиночку через лес,. Однако в лесу люди. Много людей. И они смотрели на молодую пару, недобро провожая их завистливым и недобрым взглядом...
Теперь они говорили о тех страшных чувствах и мыслях, которые посещают человека ночью, когда он не спит, и ни звуки, ни речи не мешают ему, и то, как тьма широкое и многоглазое, что есть жизнь, плотно прижимается к самому его лицу.
- Вы могли бы умереть за того, кого любите? - спросила Зиночка, смотря на сою полудетскую руку. - Да, мог бы, решительно ответил Немовецкий, открыто и искренне глядя на неё. - А вы? - Да, и я, - она задумалась. - Ведь это такое счастье: умереть за любимого человека. Мне очень хотелось бы.
И воспоминания были светлые, озаренные солнцем, зеленой листвой, любовью и смехом. Как будто это была не жизнь, а широкая, мягкая песня, и звуками в ней были они сами, две маленькие нотки: одна звонкая и чистая, как звенящий хрусталь, другая немного глуше, но ярче – как колокольчик.
Ведь это такое счастье: умереть за любимого человека.
Ужас перед случившимся застывал в нем, свертывался в комок и лежал в душе, как что-то постороннее и бессильное.
И тогда ему стало весело, и сердцу его широко и свободно в груди, что захотелось петь, тянуться руками к небу и крикнуть: "Бегите, я буду вас догонять", - эту древнюю формулу первобытной любви среди лесов и гремящих водопадов.
И то, что впереди стало темно, не прервало и не изменило их разговора. Такой же ясный, задушевный и тихий, он лился спокойным потоком и был все об одном: о силе, красоте и бессмертии любви.
Уже кончался день, а они двое всё шли, всё говорили и не замечали ни времени, ни дороги.
И тьма сгущалась так незаметно и вкрадчиво, что трудно было в нее поверить, и казалось, что все ещё это день, но день тяжело больной и тихо умирающий.
Печальны были вызванные образы, но в их печали светлее и чище являлась любовь. Огромным, как мир, ясным, как солнце, и дивно-красивым вырастала она перед их глазами, и не было ничего могущественнее ее и краше.