– Больше всего на свете я хочу, чтобы ты была счастлива, Лора, – тихо заверил он наконец. – Но я не вижу, как это может сработать. Хорошо, вы будете вместе. Он не будет стареть, а ты будешь. Сейчас ты, вероятно, еще не чувствуешь гнета Силы, но со временем, если у тебя не будет детей, ощутишь его. Сила заставит тебя стареть даже быстрее, чем ты могла бы. День за днем будет забирать твою жизнь и здоровье. Да, вероятно, не родив детей, ты проживешь больше тридцати трех лет. Может быть, тридцать пять. Или сорок. Или сорок пять. Я не увижу, как ты умрешь, но уже сейчас знаю, что будешь чувствовать. Я проходил через это. Мысль о том, что тебе придется испытать, приводит меня в ужас. Ты умрешь в агонии, а он продолжит жить. Такой же молодой, как и сейчас. От тебя ничего не останется, а он просто пойдет дальше. Вероятно, встретит кого-то другого…
Торрен не видел в нем ничего божественного или прекрасного, во что можно было бы влюбиться. Он лишь чувствовал темную, тяжелую энергию, которую несло в себе обычное человеческое тело. То была Сила куда более губительная, чем его собственная, и ему очень не нравилось, что эта энергия претендует на его дочь.
А дядя Ронан продолжает делать ей предложение раз в год, в один и тот же день. У них растет сын, почти ровесник Полины (сейчас он сидел между мной и Кордом). Мои родители нервно посмеиваются над их отношениями и в тайне от них каждый год делают ставки на ответ Розы на дежурное предложение. Папа (в глубине души неисправимый романтик) не теряет надежды на то, что свадьба однажды все же состоится.
– Вы или чересчур смелы, или слишком безрассудны, – заявил он. – А вдруг я говорю правду?
Губы как-то сами собой растянулись в улыбке, а в горле снова встал ком, но уже совсем не такой, как раньше. Полина искренне считала, что шоколад во всех видах – это главное лекарство от любой беды. Как родители ни пытались ее ограничивать, она всегда умудрялась где-то раздобыть или шоколадную плитку, или конфету, или хотя бы кружку какао. Мы даже шутили, что она вырастет жрицей не Некроса, а Шоколадного Бога. Сестренку такая перспектива поначалу воодушевила, и она очень расстроилась, когда узнала, что такого бога нет.
Стоило сделать пару шагов, как большая квадратная плита, какими здесь был вымощен весь пол, «поплыла» у меня под ногой и тихо «кликнула». Я успела отметить это и даже понять, что случилось, но вот среагировать – уже нет. Пламя взметнулось в одну секунду. Откуда оно взялось, я не разглядела. С удивлением осознала только, что какая-то неведомая сила вовремя потянула назад, поэтому мне лишь слегка опалило челку.
Он был красивым, это я понимала уже тогда: светловолосый, сероглазый, с благородными чертами лица, уже довольно высокий, но еще по-мальчишески худой. Он казался мне таким взрослым! Но при этом каким-то… своим. Потому что взрослых мальчиков в нашем доме хватало: все они учились в школе для непотомственных жрецов, но те были совсем взрослыми, а этот… еще не совсем.
– Чего сидим, кого ждем? – насмешливо поинтересовался он. – Кристалины искать пойдем?
Нет бы просто сказать: «Ты была права, Лора. Какая же ты молодец, что не дала нам уйти ни с чем!»
Когда не знаешь, что именно потерял, тебе не больно.
Понимаешь, любое решение – это риск. И каждый должен принимать его за себя. Чтобы потом некого было винить в том, как все сложилось.
— Наше сердце порой непредсказуемо, — продолжил отец. — Оно может любить безумно, искренне, преданно и страстно. И мы уверены, что такое случается лишь раз в жизни и никогда не повторится с кем-то другим. Но потом что-то происходит, и внезапно оказывается, что с той же силой наше сердце теперь бьется для кого-то другого. Это не умаляет прежнего чувства. Просто наше сердце либо способно любить, либо нет.