Его всего лишь попросили встретить меня на вокзале и приютить на несколько дней у себя. Он – внебрачный сын моего отца, по крайней мере, так утверждает его мать. Мент до мозга костей, долбанутый омоновец, он заранее меня люто ненавидит лишь за то, что у меня отец был, а у него нет. Его кличка «Русский», в дополнение ко всем минусам, он еще и гребаный патриот. Я Лена, мне восемнадцать и в этом же году я планирую свалить в далекие дали, под теплое солнышко, в объятья к пылким итальянцам. Если,...
Единственное здоровое, что я готов и делаю – это моя любимая каша по утрам. А в остальное время дня, я всеяден. И, чем больше меня кормят, тем лучше.
Будь бы все так, как она себе придумала, я бы на самом деле ревновал. Особенно, после того ушата мата, который этот «ребенок» обрушил на меня, когда я как-то раз, звонил отцу и случайно нарвался на нее. Да, что уж тут. Русский язык она хорошо знает. Полностью. В глубину и в ширину.
Особенно, когда здоровенные братки, в числе четырех человек вывалились из машины, которая не давала нам проехать. Шкафоподобные рылы направились к нам. То рыло, которому я оказала знаки внимания, долбануло ладонью по капоту Патриота. Андрюша заглушил двигатель. Меня же от страха вжало в кресло. Доигралась ты, Ленка. Сейчас что-то будет… – Та-а-ак… – прогремел родственник, открыв свою дверь и молниеносно оказавшись на улице. От удара его ботинком прямо в грудь, первое рыло улетело спиной об гелик. Второго он, схватив за шкварник, заставил лбом поздороваться с дверью их же, злосчастного гелика, на котором теперь образовалось две внушительные вмятины. Два оставшихся рыла оказались более трусливыми, слились, стоило лишь Соколову на них грозно посмотреть.
Сердце может стучать в глазах? Мне кажется, может. Сейчас же стучит! Он еще только поворачивался ко мне, как незваная гостья пулей выскочила обратно в коридор и понеслась на кухню. Пить… Воды! Много! Где тут?!
Минут через пять мы с «мамой» уже сидели в гостиной. Да, да, в той самой, из которой он меня накануне унес на руках. Я на диване, старшая Соколова напротив в кресле, а братик только что вошел в комнату с горячим чайником в руках. Странная из него домохозяйка. В форме омоновца. Еще бы фартучек в сердечках поверх повязать – и мечта среднестатистической старой девы-библиотекарши сбылась.
– Я тебе что, неясно что-то сказал? Забудь про Италию и других мужиков!!! От страха перед тем, кого разозлила, моя спина в прямом смысле вросла в стену, что была позади меня, а глаза, наверное, увеличились до размера крышки от заварника.
– Это с какой это ста… – заткнулась на полуслове по элементарной и очень уважительной причине – мой рот был изнасилован оборзевшим поцелуем. Поясняю – изнасилован, это значит, безапелляционно зажат чужими губами без спроса на то разрешения хозяйки и без какой-либо, хотя бы призрачной возможности отказать и послать нападавшего к такой-то матери!
Возбуждение – это невесомость. Тот момент, когда отключается притяжение к земле. Ты как будто готовишься к полету. К самому загадочному, высокому и желанному полету за все свое существование. Ты не боишься, ты желаешь этого больше своей жизни. Почему жизни? В тот момент твои чувства, твое дыхание и становится настоящей жизнью…
Опустилась на холодный кафельный пол и, как и накануне, прижала колени к груди. Здесь еще совсем влажный воздух. Краны и поверхности ванной все еще покрывают капли, прозрачные капли, которые могли упасть сюда с его тела. Они… без страха скользили по нему, обнимали его, ласкали… И не боялись проиграть или быть униженными. Они наслаждались им без ограничения и каких-либо предрассудков, без цели убежать. Были с ним настолько свободно, насколько не могу быть я.
На полном автомате, заученно, уложила ее на асфальт и проверила пульс. Его не было. Я помню все, чему меня учили. Пусть и неродная, но я все-таки дочь врача. Не медля ни секунды, расстегнула ее плащ, нащупала под ребрами нужное место, сложила руку на руку и принялась делать непрямой массаж сердца.