Радиоспектакль по одноименной повести Кира Булычева, позднее ставшей первой частью повести "Поселок". Однажды на этой планете потерпел крушение космический корабль. Люди постарались не умереть во враждебной среде. И у них получилось. Так родился Поселок. Но с каждым годом их все меньше – тех, кто помнит, кто родился не здесь. И они понимают, что можно выжить, соединившись с этим миром – как их дети – новые Маугли этой планеты, но остаться людьми можно только сохранив старые знания, хотя бы...
Они стояли в ряд. Три измождённых дикаря, арбалеты на плечах, мешки из звериных шкур за спинами, оборванные, обожжённые морозом и снегом, чёрные от голода и усталости, три микроскопические фигурки в громадном, пустом, безмолвном мире, и смотрели на мёртвый корабль, который шестнадцать лет назад рухнул на эту планету. И никогда уже не поднимется вновь...
Человечество может достичь звёзд, всеобщего благополучия, люди могут путешествовать во времени и покорять дальние галактик. Но они остаются теми же людьми, какими были тысячу лет назад. Самый гуманный и талантливый человек будет бояться смерти и стремиться к любви. Одни будут жаждать славы, другие покоя, люди будут выбирать себе друзей и спутников жизни, но будут встречать и врагов, и соперников..,
— Одному человеку для деградации достаточно нескольких лет. При условии, что он белый лист бумаги. Известно, что дети, которые попадали в младенчестве к волкам или обезьянам, а такие случаи отмечены в Индии и Африке, через несколько лет безнадёжно отставали от своих сверстников. Они становились дебилами. Дебил — это…
— Я помню.
— Прости. Их не удавалось вернуть человечеству. Они даже ходили только на четвереньках.
— А если взрослый?
— Взрослого волки не возьмут.
— А на необитаемый остров?
— Варианты различны, но человек неизбежно деградирует… степень деградации…
Старик взглянул на Олега, тот кивнул. Он знал это слово.
— Степень деградации зависит от уровня, которого человек достиг к моменту изоляции, и от его характера. Но мы не можем ставить исторический эксперимент на одной сложившейся особи. Мы говорим о социуме. Может ли группа людей в условиях изоляции удержаться на уровне культуры, в каковой находилась в момент отчуждения?
— Все это слишком просто, — сказал Олег. — Как будто математическая формула. Александр Македонский завоевал полмира. Наполеон завоевал половину Европы. Гитлер попытался завоевать всю Европу. Юлий Цезарь тоже завоевал. Кажется, Египет. Всех этих людей нет. Для меня даже понятий за ними нет, смысла нет. Вы их видите иначе. Видели их портреты, читали о них книги. Они для вас необыкновенные, а для меня никакие. Я ведь даже Европы не видел...
Ждать всегда плохо, особенно когда не знаешь, чем кончится ожидание, — думала Марьяна, — но почему-то мы всегда чего-то ждем. Даже жить некогда. Вообще-то все ждут, когда мы улетим на Землю, а я жду, когда вернусь к Олегу. Дик ждет, чтобы скорее оказаться в лесу. Теперь мы ждем — оборвется шар или нет. Очень глупо ждать, самое обыкновенное и самое неправильное занятие. Жить надо так, чтобы совсем не ждать...
...это великое счастье, что есть на свете руки, которые могут сделать тебе добро...
— Татуировка?
— Забыла? Старый учил нас по истории, что дикие племена себя специально так украшали. Как награда.
— Так это дикари, а мне больно.
— Мы тоже дикари.
Он понимал, что безумие — выйти наружу, глубоко вдохнуть этот живой, не стерилизованный воздух, размять в руке лист дерева или сорвать травинку и понюхать ее. Он знал, что за спокойствием окружающего мира таятся силы, враждебные человеку, не потому, что они направлены именно против человека, а потому, что они абсолютно чужды ему, не знают его и постараются отторгнуть, как только он попытается войти с ними в контакт...
Мы вынуждены идти по тяжкому пути, пройденному человечеством, – ответил серьезно Старый. – Сначала изобретем колесо...
У леса их догнала тетя Луиза с ее знаменитым тесаком, которым она в прошлом году отогнала медведя. В другой руке она несла головешку. Тетя Луиза была большой, толстой и страшной женщиной – короткие седые космы во все стороны, балахон надулся колоколом. Даже деревья пугливо втягивали ветки и скручивали листья, потому что тетя Луиза была как злой дух, который зимой рычит в ущелье. И когда тетя Луиза споткнулась о лиану-хищницу, та, вместо того чтобы схватить жертву, спряталась за ствол, как трусливая змея...
Но ведь изо всех людей на свете именно она должна понимать, что нельзя слушаться осторожных стариков. Они всегда боятся. Они боятся умереть здесь, они боятся рисковать, им наплевать, что чувствует Олег, чего он хочет, они рады посадить его в яму, если, с их точки зрения, это выгодно поселку...
- Мы с тобой умрем, - напомнил старик.
- И отлично. Пожили достаточно, - отрезала мать.
- Тем не менее не спешим умирать, цепляемся за эту жизнь.
- Мы трусливы.
Павлыш подошел к Салли и дотронулся пальцами до ее плеча.
— Тебе здесь не нравится, тебе здесь скучно, ты жалеешь, что попал в эту экспедицию. А я — единственное человеческое развлечение, — определила Салли.
Павлыш убрал руку.
— Если бы мы были на Земле...
— На Земле ты бы просто меня не заметил, — вздохнула Салли. — Я не умею кокетничать. Ничего удивительного нет.
Олег — лесной житель, нащупывал рукой у пояса нож и примеривался для прыжка, глазами уже пытаясь угадать, где у этого белого зверя уязвимое место, куда надо вонзить нож, а Олег — житель корабля и сын механика, вместо ножа выхватил бластер...
Луиза переживает не меньше тебя. Только она понимает, что поселку надо жить, нельзя опускать руки. ..
Он хотел поцеловать в губы, но промахнулся и поцеловал в щеку, возле уголка губ. И уже не было ничего – ни неба, ни шара, – они парили там, где нет никого, кроме них, где так хорошо и понятно...
– Потребность постоянно балагурить ведет к браваде. Бравада – к неоправданному риску. Риск здесь крайне опасен...
В маленькой комнате стояла детская кроватка. Он сразу понял, что это сооружение с расстегнутыми и висящими по сторонам ремнями, мягкое, как бы повисшее в воздухе, предназначено для маленького ребенка. И вот почему-то недавно, минуту назад, ребенка унесли отсюда в спешке, даже оставили один маленький розовый носок и разноцветную погремушку. Олег, еще не осознав до конца, что встретился с самим собой в этом заповеднике остановившегося времени, поднял погремушку и взмахнул ею, и именно в этот момент, услышав звук погремушки и, как ни странно, узнав его, он осознал реальность корабля, реальность этого мира, более глубокую и настоящую, чем реальность поселка и леса. В обычной жизни нельзя встретиться с самим собой...
Салли смотрела на детей. Детей оказалось много, ей как-то и в голову не пришло, то люди здесь, в этой грязной пропасти, могут плодить детей. В этом было что-то животное, унизительное. Салли видела в поселке не продолжение Земли, а умирающую горстку бедствующих погорельцев...
Павлыш пустил машину дальше по берегу, рассуждая о том, что критерием цивилизованности мира должно служить именно чувство юмора. Порой может засмеяться и обезьяна, но нужна достаточно развитая речь, чтобы рассказать и увидеть хохочущие лица собеседников. Здесь же ничего смешного просто не бывает. Если ты зазеваешься, решишь посмеяться, тебя скушают...
Он не понимает, что принадлежит не себе. Что бывают моменты в жизни, когда человек не имеет права принадлежать только себе. Это бывает тогда, когда от его действий зависит судьба других людей...
У шакалов есть такая странная манера. Они не нападают скопом, а ждут. Если первый не справится с добычей, за дело принимается второй. И так, пока не победят. Им друг друга не жалко...
Может, люди и не замечали собственного эгоизма, только со стороны ты видишь чужие слабости...
Человечество привыкло предавать бумаге свои мысли, и поэтому микропленки и видеокатушки не смогли заменить бумагу...
Кристина говорила, что поселок перенял у христианства древний обычай — великий пост. В древности люди тоже голодали перед летом, когда кончались все запасы, и религия придумала, что этот голод угоден богу — это называлось «пост» и в него нельзя было много есть..