Прием, вас вызывает мертвец! Будущее уже здесь: пытаясь перехитрить смерть, люди придумали программу цифрового копирования сознания. Раз в год сохраняешь бэкап своей памяти, а твои родные смогут активировать последнюю копию, когда ты умрешь, и общаться с ней через Интернет. Цифровой дубликат человеческого сознания, обитающий в изоляции собственной памяти, уверен, что он – настоящая личность. И чтобы мертвым не было одиноко, правительство объединяет индивидуальные памяти дубликатов. Их мир...
...ни во что так не выгодно инвестировать, как в бессмертие.
Я еще с тех времен, когда была жива, ненавижу, когда мне говорят «делай что хочешь» в ситуации, когда ничего сделать я не могу и когда ничего все равно не будет так, как я хочу.
Я так привыкла к отсутствию ответов, что, наверное, вся история, которую я хочу тебе рассказать, - о том, что никто никому на самом деле не отвечает.
...собой можно остаться разве что после смерти – ведь только в этом состоянии ты неизменен.
Быстро прошла жизнь. Послежизнь как-то помедленнее двигается.
Безразличие – вот настоящее болото.
Незнание о невозможности подразумевает возможность.
Как пелось в одной из фолк-песен народа, язык которого был бы для меня родным, если бы он не был для меня неродным, «ой, в нашем в раю жить весело, жить весело, только некому».
Нас столько лет не допускали к реальному миру, а когда мы в него ворвались, вместо того чтобы преобразовать его, видоизменить его, взорвать его – необъятен список действий, которые можно осуществить с миром, дорвавшись до пульта управления, – мы стали играть с ним.
Свое собственное воспоминание о травме – всегда телесное. А чужое воспоминание – всегда текст.
Мир, где ни на чем, кроме коммуникации, нельзя зафиксировать внимание, по какой-то парадоксальной причине был невыносимо одиноким.
...если ваш собеседник врет таким образом, что вы не можете понять, зачем ему это нужно, – есть вероятность, что это не собеседник.
Поделиться книгой после смерти – еще страшнее, чем в реальном мире одолжить кому-то томик, разбухший от личных каракулевых пометок карандашом, на бледных полях. По сути, ты даешь почитать другому человеку все, что ты запомнил о книге или вспомнил о себе, пока ее читал. Книгу с самим собой в качестве закладки.
Наверное, из-за того, что я сделала ему больно, я уверена, что он будет делать больно мне – и мне кажется, что я этого заслуживаю. Недополучив причитающейся мне боли, я буду ее призывать, пока мне наконец-то не выдадут целый пышный каравай, надувшийся тревогой и паникой. Это неотменимо, потому что я с этим жила, пока я жила.
После того как я умерла, меня перестали беспокоить параллельные судьбы, несбывшиеся надежды – потому что на самом деле это не имеет значения ни после смерти, ни до нее...
... страх смерти, серьезное дело, любую дружбу можно склеить страхом смерти.
Гриппофобия – очень объединяющая штука; после пары часов нервической сверки мерцающих и отшумевших симптомов мы как будто снова сплели воедино серебряные ниточки коммуникации.
С ранними трагическими смертями талантливых молодых людей часто так бывает: невозможно принять ни одну из трактовок и объяснений, всегда хочется выяснить, почему на самом деле случилось невообразимое, невероятное, жуткое. Словно это поможет исправить ошибку, вернуть, воскресить.
Жизнь после утраты – и сейчас я действительно говорю про жизнь – похожа на потерю не то чтобы руки, но возможности делать этой рукой что-либо еще, кроме бесконечного, мучительного нашаривания уже оборванной коммуникации в бездне. И если в нашем нынешнем мире жизнь после утраты стала окончательно чем-то другим, я все-таки помню времена, когда терялось все и сразу и от человека оставалась только память.
– Слушай, я тебя где-то видел, старушка, – расхохотался он. – Только не думай, что я со всеми так начинаю разговор. В смысле, я со всеми так начинаю, да. Но думать – не смей! Договорились?