В ночь, когда умер глава дома Вишневских, его дочь, единственная наследница огромного состояния, исчезла. Ее считали погибшей, но Анна вернулась, да еще и с женихом, красавцем Владиславом Горским. О наследнице снова пишут газетные листы и судачат сплетницы. Однако никто не догадывается, что скрывается за возвращением Анны. Никто и не подозревает, что она умеет видеть чужие воспоминания, при этом почти не осталось своих. Анна надеется, что необычный талант поможет ей разобраться в прошлом,...
В ночь, когда умер глава дома Вишневских, его дочь, единственная наследница огромного состояния, исчезла
Если бы она прикусила себе язык и упала замертво, отравившись собственным ядом, никто бы не удивился.
-- Ничего не вижу, – заключила она.
– Может, он уже…
– Преставился?
– Наклюкался.
– Даже для вашего дядьки еще рановато.
– Ты отличалась от них. Ты могла позволить себе не носить никаких масок. Такая, какая есть, честная с собой и с окружающим миром, ни унции подлости. То, как ты с небрежной улыбкой швыряла людям в лицо правду, вызывало восхищение.
– Ты говорил, что я была непереносимо скучна.
– Я соврал.
– Спасибо за ужин. От вашей теплой компании у меня точно случится заворот кишок, – последняя фраза вылетела сама собой, по инерции.
Стены родного дома начинали будить спящую глубоким сном прежнюю Анну Вишневскую.
Мне так хотелось спрятаться, но не на земле среди людей, а в мире, где воспоминания не играли важной роли, зато бесконечно светило солнце и по заливным лугам прыгали розовые пони. Ради кого мне стоило оставаться в рассудке?
В голове сохранились лишь обрывки из прошлого, мелкие, незначительные, похожие на выдранные и расползшиеся лоскуты полотнища. Конечно, клоки из воспоминаний ширились, превращаясь в полоски, но все равно пока не удавалось сшить их воедино.
– Сейчас сами все увидите, – буркнула она, сложив руки на животе. – И хочу сразу объявить, что это идея сунима судебного заступника. Я не участвовала в этом… непотребном сыр-боре.
Непотребный сыр-бор? Святые Угодники! Если Глэдис начала сыпать такими страшными ругательствами, то дело действительно было серьезным.
– Постойте, Владислав! Вы же знаете, что Анна всегда была излишне резка и норовиста.
– Вы говорите обо мне, как о племенной кобыле, – с милой улыбкой встряла я. – В нашу последнюю встречу суним Горский заявил, что я была до отвращения скучна. Впрочем, несмотря на всю мою нудность, физической близостью со мной он не побрезговал.
От изумления Кастан забыл закрыть рот.
Ворсистый бежевый ковер заглушал стук высоких каблуков. Она прошла, полная достоинства и сама похожая на одну из наколдованных разноцветных бабочек, порхающих над головой. Глядя на нее со стороны, становилось ясным, почему, позабыв про здравый смысл и приличия, отец женился на женщине практически ровеснице мне. Ева была преступно красива.
– Не хочу настаивать, но, даже на мой взгляд полного профана, дверной проем лучше заставлять шкафом. У них форма одинакова, – принялся издеваться он. – Не думаю, что козетка меня остановит, если как-нибудь ночью я решу ворваться в твои покои и воспользоваться твоей… беззащитностью.
– Но есть шанс, что ты об нее споткнешься и сломаешь себе шею.
Я это сказала вслух?!
Что ж, я вовсе не разделяю мнение гувернанток, будто умение вышивать крестиком гарантирует счастливый брак, разве что позволяет успокоить нервический тик, если очень хочется прибить мужа шкатулкой с драгоценностями. Иначе они, в смысле бесприданницы, давно бы все стали баронессами.
– Я пришла подлизываться, – выпалила я.
– Твоя честность иногда пугает, – усмехнулся Влад, и мне захотелось прикусить себе язык.
– Я помогу застегнуть запонки, – предложила я и немедленно пристроила поднос на стол. – Кофей варил повар.
– Разве когда приходят мириться, то не приносят что-то, сделанное своими руками? – с полуулыбкой уточнил Влад.
– Я не настолько жестока.
– Коль мы теперь знакомы, то я могу задать личный вопрос? – уточняю я.
– Валяй.
– Кто тебе придумал такое отвратительное имя?
В первое мгновение принц кажется ошеломленным, а потом начинает смеяться:
– Оно досталось мне от деда. Старый мерзавец сидел на троне почти пятьдесят лет.
– Святые Угодники, был еще один бедолага с таким именем? – ужасаюсь я. – Эдмондом зовут пса, который живет при нашей конюшне.
– Он хотя бы милый?
– Он хромой и слюнявый дог. Мне жаль…
– Анна, лучше займись женскими делами. Помоги мачехе выбрать приглашения на прием, закажи еще одно платье, устрой сеанс чистописания. Тебе ведь нравится записывать слова? – приветливо предложил он.
– Мерзавец, скотина, сволочь, – с милейшей улыбкой произнесла я.
– Прости? – поперхнулся Влад.
– Иногда я пишу хорошие слова, а иногда плохие. Сегодня в голове крутится сплошная похабщина.
Каре-зеленые глаза смеются, и я не пойму, серьезен ли он или издевается, но все равно попадаю под странное магическое притяжение его взгляда. Я перед Владиславом Горским, способным остановить лошадь, как мышь перед королевской коброй.
– Это клуб изобретательных королей, – широким жестом обвела я кутил.
– Королевское Общество Изобретателей, – машинально поправил только-только дремавший председатель и добавил, выписывая пальцем в воздухе вензеля: – Каждое слово с большой буквы. Хотите вступить?
– Даже и не думал, но членский взнос уже заплатил. – Кастан помахал какой-то бумажкой. Судя по всему, счет за пирушку пришлось оплачивать ему.
– Глэдис, за последние дни мы сделали столько всего неприличного, что уже поздно оттирать репутацию, просто послюнявив платочек. Выходим, – скомандовала я, не испытывая и трети демонстрируемого энтузиазма.
– И что же делает это ваше грандиозное изобретение? – вздохнула я, все-таки сцеживая вино в испитую соседом рюмку.
– А оно что-то должно делать?! – изумился парень.
Как-то сразу стало ясно, что секунду назад к нему пришло откровение, жизнь перевернулась и больше никогда не станет прежней.
– А давайте повесим портрет нимы Вишневской в нашей конторе! Хорошие люди должны быть повешены! – предложил кто-то в гробовой тишине.
– Типун тебе на язык, – отозвался председатель. – Но портрет повесим.
Народ принялся с энтузиазмом обсуждать место, куда приколотить портрет. Перед мысленным взором тут же появилась хмурая комнатенка с облезлыми стенами и моим пыльным изображением перед входом. Даже в фантазии картина выглядела печальной.
– Люди добрые, что ж такое делается?! – охнула Глэдис, вероятно, обращаясь к людной улице. – Помогите!
Но все добрые люди поступали решительно как злые и поскорее переходили на другую сторону улицы, не желая ввязываться в драку. Драпу дали не только нежные нимы, но и крепкие мужчины.
– Что ты делаешь? – Наверное, мне следовало возмутиться из-за непозволительной дерзости, но голос осел, напитался чувственностью, и вопрос прозвучал как приглашение.
– Совершенно непозволительные вещи…
Кожу защекотало от теплого дыхания. Мягкие губы невесомо прикоснулись к изгибу шеи, заставляя меня затаить дыхание. Казалось, он не поцеловал, а оставил на мне клеймо.
И почему нас разделяло столько дверей? В его доме – простая белая, в особняке Вишневских – смежная дубовая, а другая, наглухо заколоченная, скрывала наше с Владом общее прошлое. Я научилась не жадничать и не настаивала на многом. Мне было достаточно раскрыть хотя бы одну.
Ту, что разделила нас сегодняшней тоскливой ночью.
Я бы дала ему пощечину, но слабость никак не вяжется с образом, который мне день за днем приходится надевать с пробуждением и снимать перед сном, точно театральный костюм. И я ужасно устала от этого бесконечного спектакля, только вот репутация семьи превыше личного…
– Я ненавижу свои воспоминания. Складывается ощущение, что они из какой-то другой реальности! Ощущение, что я жила в мире с розовыми пони! И этот проклятый дар. Вот ведь врожденное уродство! Каждый раз я вижу, как сильно меня любят, но в действительности меня ненавидят абсолютно все. Ненавидят так люто, что даже нанимают убийц.