–Это же мой сын? Он просто моя копия. Не отпирайся. –Каким это образом, интересно? Для того чтобы мой ребенок появился на свет, мы должны хотя бы быть знакомы не менее шести лет. Вы вроде взрослый мужчина, а не знаете элементарных вещей,– скалюсь я, умирая от ужаса. Ведь если этот беспринципный мерзавец копнет чуть глубже в прошлом, я лишусь моего мальчика. Он отец, а я… –Не знаю, как ты провернула эту аферу. Но, уж поверь, выясню, как так вышло, куколка. То, что мое по праву, заберу, а тебя...
– Ой, катера, держите менэ Мося. Лапоть ты штопаный бэз мотора, Синявкин.
Ситра ему полведра. Мося, выдай этому поцу Боржома.
– Я не хочу тррробо пса, – всхлипывает мой мальчик. Сжимает кулачки, до побелевших костяшек.
Жаль, что он так рано познал истину предательства и обманутые надежды.
– Ой. Не хочет он. Не нравится, нэ кушай. Мы чичас этот подарок отнесем другому рахиту.
Который умеет быть благодарным, – хлюпает носом тетя Люба. – Все тута за него старалися
– Так долбануло, что у аниматола шляпу снесло и он из сапогов выскочил. Плям до потолка, а потом как…
– Так это ты, взорвал бомбочку, – наконец отмер аниматор, – о боже, еврейское мое счастье.
Ты Бейся мне заплатишь за шарики и за анимацию полную сумму.
– Ха, за гондоны и ссыкло? Мося, вы много себе думаете, – заколыхалась тетушка
Даже не могу описать, что. Пират, заявленный тамадой, выглядел как побывавший в боевой мясорубке морской еж. Шляпа, видавшая лучшие времена дымилась в его руке, сквозь прорехи в тлеющей тельняшке проглядывало морщинистое тело старого морского волка, давно находящегося в деменции, судя по одуревшему выражению написанному на хитрой физиономии столетнего аниматора. Обуви на пирате не было, зато носки полосатые с вензелем и дырками на больших пальцах взгляд ласкали красотищей. Как по мне, «Одноглазый Джо»
сейчас в пространстве почти не ориентировался. Пластмассовая сабелька в дряхлой дрожащей
ручонке оплавилась и повисла грустной сосулькой почти до пола.
– Таки полундра, – простонал дедок, и затряс головой как ишак.
– Таки да, – глубокомысленно протянула тетя Люба.
– А теперь фраера, цирковые номера, – громогласно оповещает тетка
Это шо, цымес? Катька, твоими лепешками только окна замазывать,
чтобы не дуло, – проворчала сидящая во главе стола тетушка.
– Он водитель. Обслуга. Его работа ждать.
– Он человек, – кривлюсь я в искусственной улыбке. – Такой же, как вы и я и Петюшка.
– Шо это? Я тэбэ спрашиваю, Катя? Это торт? Это руины старого сарая.
Поди на нэфтепродукте его гондобила?
– Ну что вы, тетя Любочка, чистое маслице. Все кошерно.
– Я молодая. Мне дохтур вчера сказал, что грудь у меня как у тридцатилетней, – подбоченилась тетя Люба. Я постаралась слиться со стеной.
Мося нервно дернул шеей.
– А за семидесятилетнюю жопу он вам ничего не сказал? – хихикнул видимо посчитавший себя бессмертным праздничный бизнесмен.
– Нет, Мося, за тебе он не спрашивал, – фыркнула тетя Люба. – Не с вашим еврейским счастьем тут кадухис чушь нести. Работайте Мося.
– Демьянов тебя разыскивал, злой как диплодок. Вот скажи мне, ты никому не могла яйца другому подмочить?
Как специально выискиваешь на жопу приключений.
– Заходи, – пробубнил мальчишка, впуская меня в прихожую размером с мышиную нору.
– Мама у тети Любы, они мне сюлплиз делают. А я, типа, не знаю об этом.
– Какие деньги, Лилия? А как вам это нравится, платить она мне собралась?
Главное сама цела. А филки, тьфу. Навоз. Сегодня нет, завтра воз,