Тёмные времена настали в Остраре, стране Солнца. Великая правящая династия пала. На трон восходит новый царь, Хинсдро Всеведущий, но ему не остановить Смуту. Ведь в Лунном королевстве объявляется Самозванка, зовущая себя дочерью погибшего государя,– и с её армией в Острару приходит война. В поисках спасения Хинсдро обращается к наёмникам с Пустоши Ледяных Вулканов. Их лидеру предстоит сражаться бок о бок с племянником царя, и это кладёт начало великой дружбы, которую однажды воспоют в песнях. Но...
"— Помощь будет. Я доверяю Имшин. Полностью доверяю.Янгред сощурился.— Никому не следует доверять полностью.— У нас принято считать не так. Более того, недоверие осуждается.Глаза Янгреда блеснули беззлобно, но лукаво.— Правда? Удивительно, что ваш народ еще цел при таких обычаях.Хельмо, решив не обижаться, повел рукой себе за спину. Там рыцари и ратники грелись у огня вместе, ели что-то из общего котелка и сносно общались, несмотря на незнание языка.— Правда. Если раньше союзник нас не подводил, мы будем доверять ему.— А если подведет? — Янгред выглядел все более заинтересованным. Вспомнилось детство, когда о чем-то похожем допытывался старый Анфиль.— Уничтожим, — отрезал Хельмо и вернул шутку: — С искренними слезами на глазах."
"А ведь никто не бесприютен, когда не один..."
"...крики не так страшны, как вспоротая ими тишина."
"Чем плох огонь? Мы же тоже спасаемся им. Он теплый. И не укусит просто так. Поумнее иной собаки будет."
"Если кто-то сильный дружит с кем-то тоже сильным - дружат они, скорее всего, против кого-то третьего."
"Небо за ними было ярким, беззаботно-синим, теплым. Таким оно, наверное, бывает очень редко. Только перед тем как обрушиться на голову."
"У всякой любви есть весна, но всякая весна проходит."
"Умереть за свои дурные деяния каждый горазд. Жить, искупая, - немногие."
Много минуло лет, другая уже война, другой враг – не внутри, а снаружи, с легко узнаваемым ликом и наречием. Но жизнь… жизнь столь же дешева, стала стоить даже меньше. Давно не платят за неё ни золотом, ни кровью.
Пёс неуклюже протопал, принюхиваясь, и, учуяв людей, поспешил улечься у них в ногах. Хельмо и Янгред устроились друг от друга даже не на расстоянии вытянутой руки, дальше, но Бум был такой большой, что с лёгкостью придавил ступни им обоим.– Лучше бы вы завели кота, – сквозь смех сказал Хельмо, но всё же, кажется, сел, чтобы потрепать пса по холке.
— О мой милый Хельмо… Зачем ты так добр? — Потому что они не сделали мне зла.
Долго ли ещё гореть маленькой нежной звёздочке, долго ли звучать смеху на пирах, долго ли плясать скоморохам и сверкать стали? Беда у ворот, беда в тёмном лесу ходит тропами зверей, беда – в расписных палатах царя и царицы, беда – в рассветном солнце. У беды много обличий и голосов. Всем, кто побежит от беды прочь, она отсечёт и ноги, и головы. А обугленные кости свои беда оставит стеречь чудовищ, которые будут ждать того, кто повторит историю.
Он замечал уже не раз, даже по самому себе: молодости свойственно стыдиться чувств, самых, казалось бы, простых и естественных, вроде доверия и расположения, тем более желания выговориться. Так и тянет поскорее прикрыться, запорошиться едкой насмешкой, глупой бравадой или напускным холодом... С годами желание что-то прикрывать уйдет. А вот людей, с которыми можно этого не делать, не останется.
— Хочешь, подарю? У меня много их, целый сундук. — Подари мне лучше счастье. — Было бы оно у меня, малютка… Всё бы отдал. – И Грайно, побледневший вдруг, молчит, подняв взор к потолку. – И покоем бы поделился. И с тобой, и с твоей мамой.
— Негоже государю нашему за масками прятаться. И вокруг тебя их предостаточно.
— Настолько я подурнела, что обоим вам стала гадка? — Ты… – Грайно запинается, а ведь не бывает с ним такого. – Что ты. Никого нет прекраснее, как бы тебя ни запирали, ни прятали. И бежать бы прочь.
— Все в масках, до единого! Ты приглядись. А ещё лучше пожалуй каждому по чаше вина, маски и спадут. – Он подмигнул. – И мне пожалуй за потеху. Мою маску… – снова он ненадолго спрятал лицо за скоморошьей ухмылкой, – ты хотя бы знаешь. Она никогда не станет другой для тебя, как и твоя – для меня.
"Нельзя уходить, потому что обижен. Уйти стоит, только если отпустил."
— Скверно тебе, наверное, малютка. Всё понимаешь… быть бы тебе дурочкой.
Однажды звёзды встретятся, и света от их схлестнувшихся лучей станет столько, что озарят они полмира. Однажды пролитая кровь станет знаком их верности друг другу, а серебро – знаком верности своей клятве. Но недолго светить и им. Яркое сияние утонет в собственном отражении в чароитовой чаше. И померкнет.
– Имшин… – с губ Хельмо снова сорвался болезненный вздох, – слепа. Слишком любила Грайно. Он обучал её языку, просвещал в наших традициях и церемониалах. Она горевала о нём. Даже приезжала. Всё искала, где его похоронили, а могилы-то нет. Говорят, их… и Грайно, и других… оставили прямо там, в лесу, то ли зарыли, то ли бросили в болото. Сам царь это сделал, прежде чем повредился разумом. Я…
– Ты ведь тоже искал, да? – Янгред был уверен, что прав.
– Тебе некуда бежать.
Она стояла – простоволосая, босая, без глухого одеяния благонравной жены. Её смуглые плечи были нагими, как и спина; лишь чёрный лиф прикрывал отчётливо выступающие лопатки. Под тёмными шароварами, перехваченными алым кушаком, виднелись очертания длинных стройных ног. Имшин не двигалась. Она опустила руки, сцепила за спиной, и браслеты тускло блестели в закатном солнце.
– Я добежала. – Она сказала это ровно, не оборачиваясь. – Это тебе ещё далеко.
– А не устрашились ли вы, Огнейшество?
Янгред, кажется, ухмыльнулся в ответ, глаза оживлённо блеснули. Сделав знак «матросам» спускать часть парусов, он отозвался:
– Пришвартуемся – и увидишь, как я боюсь.
– Остановись, горячая голова. – Младший командующий заговорил на «ты» и даже попытался улыбнуться. – Не руби сплеча. И что ты вечно везде видишь врагов?
Янгред остался неподвижным. Хельмо, избегая смотреть на него, повернулся к Хайрангу. Просто удивительно… его хитрые черты, выразительные скулы, слегка даже заострённые зубы… как всё это сочеталось с таким мягкосердечием, спокойствием? Сейчас он казался голосом разума. Единственным голосом, к которому можно воззвать.
…Притащив к отцу найденную девочку, маленький Влади решительно сообщил, что она теперь – его. Что это значило, не имел понятия ни он сам, ни король Сивиллус, ни Лусиль, радовавшаяся тёплому плащу, в который её заботливо завернули по пути из леса.