Я оказалась в другом мире. Человек, который называет себя моим мужем, оставил мне старый дом, клочок земли и настаивает на разводе.
Пусть катится! Дом приведу в порядок, займусь огородом и… Эй! Что значит «я передумал»?!
Виктор позволил детям повиснуть у него на шее, по очереди подкинул их чуть ли не до потолка под радостный визг. Поцеловал руку матери, обнял меня. Накрыл рукой живот, и девочка, которую мы оба ждали, толкнулась в ладонь, приветствуя папу. Потом мы сидели все вместе в гостиной. Свекровь вышивала, я вязала очередные ползунки — после старших, конечно, остались, но мне просто нравилось это занятие. Дети сидели у отца на коленях, слушая сказку. Мотя мурлыкал, устроившись на спинке их кресла.
Наверное, таким и должно быть настоящее счастье. То, которое не ищешь специально, но находишь там, где совсем не ожидаешь.
Генеральша рассмеялась, точно я была ребенком, рассказывающим, что больше никогда не даст совочек противному Витьке, но тему сменила, вернувшись к хозяйственным делам.
Он замолчал, явно пытаясь подобрать слова. Впрочем, и так было понятно. Свадебный подарок. Одно дело, когда сам оставляешь его постылой жене, другое — когда твой подарок продает любимая женщина.
— Ужин наверняка задуман такой же великолепный? — продолжала я.
— Закуски: студень с хреном, паштет из гусиной печени на крутонах, соленые грузди и маринованные огурцы, — начал он тоном отличника, у которого все «от зубов отлетает». — На первое — крепкий говяжий бульон с пирожками. На второе — утка, фаршированная яблоками, жаркое из свинины в сметанном соусе. К горячему — грибы в сливочном соусе с трюфельным маслом, капуста, тушенная в сливках с каштанами, картофельный гратен с сыром, глазированная морковь в медовом соусе.
На сладкое — яблочный пирог и наливки.
От такого и здоровому заплохеет! Нет, все вкусно, но нужен луженый желудок, чтобы это переварить!
Ну да, все, что нас не убивает, делает хромыми, кривыми и горбатыми.
С первой моей свекровью мы общались словно кошка с собакой. Она не понимала, как можно не ценить доставшееся мне сокровище — ее сына, а я была слишком молода и неопытна, чтобы сохранить хотя бы нейтралитет.
Говорила я тебе, видели глазки, что покупали. Не нравится, что жена резва не в меру, так взял бы какую старую деву. А то женился на жар-птице и удивляется, что она не ведет себя как курица.
— Из меня тоже не выйдет идеального мужа. Но я постараюсь…
— Вот уж нет! — рассмеялась я, разворачиваясь к нему. — Идеал годится только на то, чтобы водрузить его на пьедестал и любоваться.
— Я вовсе не против полюбоваться тобой, — выдохнул он мне в губы.
— А у меня на тебя более приземленные планы
Если уж подслушиваешь, то хотя бы не давай о себе знать
Думаешь, у меня настолько плохой вкус, чтобы увлечься этим павлином с гипертрофированным эго?!
Палантин соскользнул с плеч. Виктор потянул меня в будуар. Шторы уже опустили, и я вцепилась в его руку, чтобы не споткнуться в кромешной тьме. Муж щелкнул пальцами, искра на миг ослепила, а когда я проморгалась, обнаружила себя на козетке, и теплые блики свечи играли на лице Виктора, который устроился рядом.
Руки выводили узоры по моему телу, он то прихватывал мою кожу зубами, то нежно зализывал укус, то касался губами совсем невесомо, так что я потеряла чувство реальности. Осталось лишь мерцание свечей, его прикосновения, неровное дыхание и бешеный стук сердца.
Как я и предполагала, повязку муж сбросил еще до поездки в театр, устав от нее, и сейчас я могла любоваться синяком слева от грудины. Я невольно поежилась, и это не ускользнуло от мужа.
Я не дослушала — копившееся внутри напряжение пронеслось по нервам, выплеснулось, сжимая тело в сладком спазме. Муж сбился с ритма, еще несколько толчков, и замер, ткнувшись лицом между моих грудей.
Я вскрикнула — слишком резко это было, и одновременно слишком хорошо. Распахнула глаза — снова колыхнулся огонь, высветив в зеркале полуобнаженное тело мужа. Свет и тень словно ласкали мышцы, перекатывающиеся под кожей, подчеркивая каждое движение, каждое сокращение ягодиц, когда он толкался внутрь меня, вырывая стоны, и зрелище это заводило еще сильнее. Я плавилась в его руках, растворялась в ощущениях. Время, казалось, замедлилось, обтекая нас, оставив лишь древний как мир ритм любви.
Когда муж обернулся, брови его сошлись на переносице. Но меня изумило вовсе не выражение его лица. Синяк, оставленный пуговицей и пулей, переливался зелено-желтым.
Муж как был, в чем мать родила, двинулся к окну, и на несколько мгновений все неувязки вылетели у меня из головы. Особенно когда он рывком раздвинул штору, и солнце облекло широкоплечий силуэт теплым сиянием. Но плечи мужа как-то нехорошо напряглись. Он дернул форточку и гаркнул в окно:
Я мысленно хмыкнула. Вчера, вслушиваясь от скуки в болтовню из соседних лож, я запомнила, что крестьян, к которым формально относились и городские слуги, здесь считают ленивыми и склонными к выпивке. Но у меня перед глазами были совсем другие примеры: Марья, Петр, который впрягся в работу, едва поднявшись на ноги, Дуняша, хлопотавшая по дому не покладая рук. Теперь вот Анфиса.
— Настасья Павловна, не сердитесь, но барыня вы или как? Ваше дело — командовать. Ладно дома, людей нет, а дел невпроворот, но здесь-то что получается: вы будете у кофейника топтаться, а я — сложа руки сидеть?
Я отложила журнал, не зная, то ли смеяться, то ли плакать. Какова непристойность — учиться анатомии! Зато вопрос о медицинских курсах для дам с благословенным даром отпал сам собой
Да это не фабрика, это сокровище! Хлорка, медный купорос, кислоты, «марганцевая известь» — что это такое? Кажется, я видела это название в журнале, только в каком…
Когда муж снова вошел в будуар, я сидела на полу, обложившись журналами, а на столе был почти готов новый список.
— Насколько я помню, шкафа-то у тебя как раз и нет. Съезди в ближайшее время к мастеру Воронихину. Закажешь мебель для столовой, да и вообще все, что тебе нужно. Скажешь, чтобы записал на мой счет.
Герасим тронул поводья. Спина его выражала недовольство куда яснее лица. Когда мы немного отъехали от дома, он проворчал
— «Стреляются», — передразнил кучер. — На такого татя ночного и пули жалко тратить. Выпороть бы его как следует, чтобы помнил, да нельзя, ежели барин.