Франция, XIV век… Страна медленно восстанавливается после недавно прокатившейся по Европе эпидемии чумы. По поручению приора доминиканского монастыря Гийома два молодых монаха, Робер и Антонен, отправляются в Тулузу, чтобы раздобыть велень – пергамент наивысшего качества – и чернильные орешки. То и другое необходимо, чтобы записать воспоминания приора о его дружбе с Мейстером Экхартом – выдающимся религиозным мыслителем и мистиком, обвиненном официальной Церковью в ереси. Назад в монастырь...
– Брат Антонен, мы сейчас себе яйца отморозим. – Не пристало монаху произносить такие слова. – Для монаха главное не слова, а истина… А истина состоит в том, что мы себе яйца отморозим.
– Брат Антонен, какова высшая ценность для францисканцев? – Любовь ко всему сущему. – А для нас, доминиканцев? – Разумность всего сущего.
– Какое лекарство лучше всего для монаха? – Молитва, – выпалил Робер.
“Лучше никаких воспоминаний, чем плохие”, – говорил Робер и сплевывал на землю, отдавая дань милым родичам, которые, укачивая его в младенчестве, стучали в ритме колыбельной палкой ему по голове.
Когда я занемог, последнее, что меня заботило, – это выживание. Я принял болезнь как сестру, которая пришла исповедать мою грешную душу. Может, это и дает возможность ускользнуть от чумы – ничего не хотеть.
Антонен, никто не исцеляет без помощи Бога. Университетские мудрецы вместо креста вооружились наукой и размахивают ею. Но без Господа медицина хрома. Научись врачевать, познав секреты природы, но никогда не забывай добавлять молитву к настоям и слабительным
Его рукопожатие было нескончаемым. Приходилось отбиваться, чтобы освободиться от него. Он уверял, что ничего не может с этим поделать. Братья, узнав его получше, больше не решались подавать ему руку и здоровались с ним издали либо по‐дружески хлопали его по плечу.
Этьен подошел ко мне и любезно посвятил в секреты университетской жизни, начав с главного: уметь узнавать тех, кого есть резон узнавать.
Его учение было настолько сложным, настолько возвышенным, что никто не мог его постичь. Даже я, думаю, так и не сумел до конца понять ни одной из проповедей Мейстера Экхарта, хотя он снабдил меня всеми необходимыми для этого инструментами. Гораздо позже ключ к этому пониманию дали мне благочестивые женщины. По их словам, не нужно было понимать его слова, достаточно было просто их любить
Всякой твари свойственно что‐то делать исходя из чего‐то, однако Богу свойственно что‐то делать исходя из ничего. Значит, если Бог должен сотворить что‐то из тебя или с тобой, ты прежде должен превратиться в ничто.