Помню: я улыбнулся растерянно и ни к чему сказал:
- Туман... Очень.
- Ты любишь туман?
Это древнее, давно забытое "ты", "ты" властелина к рабу - вошло в меня остро, медленно: да, я раб, и это - тоже нужно, тоже хорошо.
- Да, хорошо...- вслух сказал я себе. И потом ей: - О ненавижу туман. Я боюсь тумана.
- Значит - любишь. Боишься - потому что это сильнее тебя, ненавидишь - потому что боишься, любишь - потому что не можешь покорить это себе. Ведь только и можно любить непокорное.
Вы только вдумайтесь. Тем двум в раю – был предоставлен выбор: или счастье без свободы – или свобода без счастья, третьего не дано. Они, олухи, выбрали свободу – и что же: понятно – потом века тосковали об оковах.
Единственное средство избавить человека от преступлений – это избавить его от свободы.
Боишься -- потому, что это сильнее тебя, ненавидишь - потому что боишься, любишь -- потому что не можешь покорить это себе. Ведь только и можно любить непокорное.
Секундная скорость языка всегда должна быть немного меньше секундной скорости мысли, а уже никак не наоборот.
Плохо ваше дело! По видимому, у вас образовалась душа.
Человек - как роман: до самой последней страницы не знаешь, чем кончится. Иначе не стоило бы и читать...
Вы совершенно неспособны мыслить абстрактно. Извините меня, но это просто тупость.
Все женщины - губы
Если они не поймут, что мы несем им математически-безошибочное счастье, наш долг заставить их быть счастливыми.
..Потому что я знаю (пусть это кощунство, но это так): праздник только с нею, только тогда, если она будет рядом, плечом к плечу. А без нее завтрашнее солнце будет только кружочком из жести, и небо - выкрашенная синим жесть, и сам я.
Отчего же ты думаешь, что глупость – это нехорошо? Если бы человеческую глупость холили и воспитывали веками так же, как ум, может быть, из нее получилось бы нечто необычайно драгоценное.
Самое мучительное - это заронить в человека сомнение в том, что он - реальность.
Верите ли вы в то, что вы умрете? Да, человек смертен, я - человек: следовательно... Нет, не то: я знаю, что вы это знаете. А я спрашиваю: случалось ли вам поверить в это, поверить окончательно, поверить не умом, а телом, почувствовать, что однажды пальцы, которые держат вот эту самую страницу, - будут желтые, ледяные...
Нет: конечно, не верите - и оттого до сих пор не прыгнули с десятого этажа на мостовую, оттого до сих пор едите, перевертываете страницу, бреетесь, улыбаетесь, пишете...
Две чашки весов: на одной – грамм, на другой – тонна, на одной – «я», на другой – «Мы», Единое Государство. Не ясно ли: допускать, что у «я» могут быть какие то «права» по отношению к Государству, и допускать, что грамм может уравновесить тонну, – это совершенно одно и то же. Отсюда – распределение: тонне – права, грамму – обязанности; и естественный путь от ничтожества к величию: забыть, что ты – грамм и почувствовать себя миллионной долей тонны…
...смех - самое страшное оружие: смехом можно убить всё - даже убийство...
Дети – единственно смелые философы. И смелые философы – непременно дети. Именно так, как дети, всегда и надо: а что дальше?
Знание, абсолютно уверенное в том, что оно безошибочно, — это вера.
Вообще эта милая О... как бы сказать...у ней неправильно рассчитана скорость языка, секундная скорость языка должна быть всегда немного меньше секундной скорости мысли, а уже никак не наоборот.
Минута неловкого асимметричного молчания.