Дневник сельского врача, страдающего зависимостью от морфия, плавно перетекающий в его собственную историю болезни.
Ночь течёт, черна и молчалива.
Никакой боли нет. О, наоборот: я предвкушаю эйфорию, которая сейчас возникнет. И вот она возникает. Я узнаю об этом потому, что звуки гармошки, на которой играет обрадовавшийся весне сторож Влас на крыльце, рваные, хриплые звуки гармошки, глухо летящие сквозь стекло ко мне, становятся ангельскими голосами, а грубые басы в раздувающихся мехах гудят, как небесный хор. Но вот мгновение, и кокаин в крови по какому-то таинственному закону, не описанному ни в какой из фармакологии, превращается во что-то новое. Я знаю: это смесь дьявола с моей кровью. И никнет Влас на крыльце, и я ненавижу его, а закат, беспокойно громыхая, выжигает мне внутренности. И так несколько раз подряд, в течение вечера, пока я не пойму, что я отравлен. Сердце начинает стучать так, что я чувствую его в руках, в висках... а потом оно проваливается в бездну, и бывают секунды, когда я мыслю о том, что более доктор Поляков не вернется к жизни...
Кокаин сквернейший и коварнейший яд.
А одиночество – это важные, значительные мысли, это созерцание, спокойствие, мудрость…
В самом деле: куда к черту годится человек, если малейшая невралгийка может выбить его совершенно из седла!
Анна (печально). — Что тебя может вернуть к жизни? Может быть, эта твоя Амнерис — жена? Я. — О нет. Успокойся. Спасибо морфию, он избавил меня от неё. Вместо неё — морфий.
Уютнейшая вещь - керосиновая лампа, но я за электричество!
Не могу не воздать похвалу тому,кто первый извлек из маковых головок морфий.
У морфиниста есть одно счастье, которое у него никто не может отнять, - способность проводить жизнь в полном одиночестве. А одиночество - это важные, значительные мысли, это созерцание, спокойствие, мудрость...
Смерть от жажды райская, блаженная смерть по сравнению с жаждой морфия. Так заживо погребенный, вероятно, ловит последние ничтожные пузырьки воздуха в гробу и раздирает кожу на груди ногтями. Так еретик на костре стонет и шевелится, когда первые языки пламени лижут его ноги
Дождь льет пеленою и скрывает от меня мир. И пусть скроет его от меня. Он не нужен мне, как и я никому не нужен в мире.
Тут я впервые обнаружил в себе неприятную способность злиться и, главное, кричать на людей, когда я не прав.
Я знаю: это смесь дьявола с моей кровью.
... а закат, беспокойно громыхая, выжигает мне внутренности.
Уютнейшая вещь керосиновая лампа, но я за электричество!
Давненько я не брался за свой дневник. А жаль. По сути дела, это не дневник, а история болезни...
Дождь льет пеленою и скрывает от меня мир. И пусть скроет его от меня. Он не нужен мне, как и я никому не нужен в мире.
А одиночество - это важные, значительные мысли, это созерцание, спокойствие, мудрость...
Да почему, в конце концов, каждому своему действию я должен придумывать предлог?
Давно уже отмечено умными людьми, что счастье — как здоровье: когда оно налицо, его не замечаешь. Но когда пройдут годы, — как вспоминаешь о счастье, о, как вспоминаешь!