Отчаянная княжна должна пробудить древнего чародея Лихослава и спасти свои земли от вечной войны, но готова ли она заплатить страшную цену за эту помощь? Захватывающий роман, который погрузит вас в мир кровавых междоусобиц, древней магии и мучительных нравственных выборов. Много веков звенят мечи княжеств, много веков их земли не знают покоя. В отчаянии княжна Марья Моровецкая решает обратиться к древней и забытой силе. Она отправляется в горы, чтобы пробудить чародея Лихослава, способного...
Все так живут, - пожала плечами Марья. - А зло держать- что себя же резать
Любомила гадала, вглядывалась в пламя, сжигая одну ленту княжны за другой – и каждый раз видела одно и то же: тьму, скалы, бушующее море, что наливалось то смолой, то кровью.
Черная земля покрывалась саваном, колючим, хрустящим, холодным. Так укрывал мертвую невесту жених. На радость Велесу и Моране, к горю Лели и Ярила.
Не злость должна вести тебя, а ты ее, – Дербник облизнулся.
Любая трава могла стать ядом, если смешать ее не так, не с тем или дать тому, чье тело ее не переносит. Вот где был корень беды, тонкий и торчащий из недр мглы.
Когда покидаешь навий мир, главное – не оборачиваться. Иначе вцепятся когтями, приманят ласковым голосом, материнской песнью, жалобным плачем – и все.
Боги — если они милостивы — помогут не умереть, а заодно спасти Любомилу, княжну и целое княжество. А может, погубят их всех, гневом или молчанием.
Удивительно, как Гданец лишил Дивосила человечности и заставил окунуться в болото. Он и сам не успел заметить. Ещё седмицу назад был заплаканным мальчишкой, а потом всё обледенело и застыло, убаюканное ворожбой. Дивосил похоронил боль, а вместе с ней — сердце, горячее, ноющее и жаждущее спасать поголовно всех.
... молчание — это тоже предательство, пусть и неявное.
Свежий воздух щекотал горло, помесь запахов кружила голову. Прелость и хвоя сливались воедино, со стороны едва заметно тянуло болотом. Марья одёрнула себя: не стоило поминать топи! В лесу всякая лихая мысль становится явью, появляется впереди чудищей, оборотнем или огромным оврагом, на дне которого прячется сама Смерть.
Только тревожные мысли сами пролетали в голове. Не зря учили: от мшистой чащи добра не жди — затуманит голову, заберётся в сердце, вырвет его, выпьем всю кровь. Жаден до неё лес, ой как жаден! Марья чувствовала его жажду, голод, желание схватить людей, таких тёплых и беззащитных, спиться клыками в людскую кожу.
— Если долго взращивать тьму, она рано или поздно захочет вырваться, — сказал хозяин птичника.
Люди двигались тоже неторопливо — не то, что в Гданеце, где всякий служка бегал туда-сюда и озирался по сторонам, надеясь ничего не упустить. Нет, здесь девки и дети ходили по двору медленно, кормили кур без спешки, а некоторые и вовсе спокойно стояли, ожидая чего-то или кого-то. Эта медлительность пугала. Дербнику казалось, что они все повязли в болоте и не собираются вылезать.
Дербник поймал эту мысль и зацепился за неё, чтобы понять: они все нынче стоят на грани, прямиком за спиной Марьи, которой суждено перешагнуть через неё и обрушить неведомую силу на княжество. А уж чем она обернётся — спасением или последним ударом — зависело, разве что, от богов.
Когда покидаешь навий мир, главное — не оборачиваться. Иначе вцепятся когтями, лапами, приманят ласковым голосом, материнской песнью, жалобным плачем — и всё.
Удел Мораны — морозы, смерти и проклятья. К ней обращались отвергнутые, уставшие люди. Все те, кого гнали прочь от людей, принимали за навей, обижали, насмехались. Богиня служила для них щитом и местью. В её тенях они крепли и обретали невероятную силу. Правда, не все могли с ней совладать — некоторые теряли человечность и на самом деле превращались в чудовищ, с людским лицом или без него.
Голова гудела, а спина сгибалась от усталости. Сколько можно вариться в этой кипящей грязи и смотреть, как люди топят друг друга в ней? Врут, убивают, похищают, хотя должны были сплотиться против одного врага.
Хорошо бы им всем найти покой, а не бегать друг за другом в тревоге.
Дивосил не глядел на плащ, не спрашивал, мол, за что ты, милый человек, воюешь, нет — молча промывал, помогал унять боль, перематывал тканью. Потому что каждый имел право на жизнь, а остальное — после.
Марья с замирающим сердцем шагала вперёд, осторожно, медленно, цепляясь руками за стену. Сколько учили: нельзя проявлять страх перед мёртвыми — а ведь под ж ты в их мир и попробуй не испугаться! Ещё и тихо-тихо, аж собственное дыхание слышно.