Воины-ремесленники из ордена Ангелов Сияющих, обладая выдающимися творческими и боевыми навыками, создали впечатляющее убежище в оскверненной Галактике. Однако их честь омрачена древним греховным наследием, проявляющимся в неизлечимой ране на родной планете. Хотя неискушенные люди могут назвать это место лесом, его хранители знают, что это вовсе не так. Вокруг заснеженных участков Грезы не растет ничего естественного; там обитают лишь неестественные существа и нежданные посетители, рискующие...
«Это и есть война?» — спросил себя мальчик, пристально глядя на сцену бойни.Деревенские старейшины всегда произносили это слово приглушенным тоном, мимоходом упоминая битвы, в которых тысячи людей гибли за один день, сдерживая кошмары, что выползли из тьмы среди звезд. Но ведь они наверняка говорили неправду? Неужели во всех мирах нашлось бы столько народу, чтобы заплатить подобную цену? И как что-либо, пусть даже чудовища, могло жить между светил?«Почему? — спрашивала Агнешка в первые часы после того, как они спрятались. — Почему?»Старуха бормотала этот вопрос снова и снова, хотя ни у кого не отыскалось ответа. Ничего подобного еще не случалось в Дальнодебрях. Да, мальчик слишком хорошо знал, что здесь постоянно происходило нечто плохое — мерзкое, зловредное, — но только не такое. Никаких монстров.«Почему?»Возможно, теперь у него есть ответ. Возможно, та самая война проиграна и могучие армии Бога-Императора сгинули. Возможно, поэтому чудовища отыскали их…— Нет… — выдохнул он, перерезая нить жутких рассуждений.Те, кто стоял на страже их мира, не допустили бы этого. Даже если великая война окончилась поражением, Блестящие наверняка уцелели бы. Отче Светлополь, сельский пастырь, утверждал, что их защитники вечны. Что однажды Блестящие побили саму смерть.«Может, они устали от нас, — вдруг подумал паренек. — Может, они покинули нас. — Потом ему в голову пришла еще более мрачная мысль. — Может, их вообще тут никогда не было».Ведь никто из живущих не видел своими глазами рыцарей-заступников и не посещал их сказочную твердыню в Краю Фьордов за горной долиной. Жители деревни лишь обсуждали притчи из «Саги искрящейся» — чудесные эпические истории, волнующие душу, но, возможно… просто выдуманные? Что, если Бога-Императора нет? А существуют ли на самом деле другие миры за пределами этого? И уж тем более какая-то славная империя, объединяющая их? Несомненно…«Нет!»Он не станет — не посмеет — допускать такую вероятность. В жизни, полной убожества и страданий, мальчик цеплялся за легенды и надежду на нечто лучшее, более благородное. Да, именно так выражался отче Светлополь всякий раз, когда проповедовал об Империуме. «Благородство». Какое прекрасное слово — оно сулит великие дела и утверждает, что в жизни есть что-то помимо изнурительного труда. Иногда паренек испытывал убежденность в том, что память постепенно вернется к нему, и тогда на свет выйдет столь желанная истина, состоящая в том, что он принадлежит к Блестящим.— Это не по-настоящему, — пробурчала рядом с ним Агнешка.Мальчик забылся настолько, что не заметил, как она присоединилась к нему.— Сон, — отрешенно заверила себя портниха. Потрясение высосало весь яд из этой недалекой, обычно язвительной карги. — Просто сон.
«Это песня о будущих, что еще не сбылись. О путях, что не грезились никому, но грезят о бытии…»Шаря в пустоте, возникшей внутри него, мальчик ощутил, что тварь поднимается из недр своего оцепенения, пробивая неровные слои апатии, и тоже ищет его — жаждет снова творить разор, пока не сгинет последняя надежда на что-то прекрасное. Невероятной музыке придется подождать. Возможно, он получит ее в награду за успешное завершение этого похода. Возможно, мелодия принадлежит им, и это гимн Блестящих…— Мы горим ярко, дабы другие жили! — провозгласил рыцарь-соискатель, вскинув кинжал в приветствии оскверненным статуям, и в лунном свете лезвие оружия сверкнуло чистой белизной.Потом он повел свое войско во тьму.
Настоящий мыслитель никогда не проходит по одному и тому же пути дважды, поскольку живой ум улучшает себя с каждым переживанием, тем самым влияя на все последующие. Как мечтатель порождает мечты, так и мечты, в свою очередь, порождают мечтателя, и далее они оттачивают друг друга на всяком обороте этого цикла. Таков тайный ритм, который вы, братья мои, должны принять и освоить, ибо все прочее завершается распадом.Ксёрен Кастанеда, Первый мейстер, выдержка из «Свода сияющего»
— Я не хотел вас оскорбить, почтенный, — сказал Тарсем, уверенно встретив взор Зодчего. Даже испытывая благоговейный трепет, он не сомневался, что это создание презирает безрассудство. Хотя в большинстве орденов от смертных требовали поклонения, странник знал, что у Сияющих другие обычаи. Их ожидания от людей были куда более утонченными.— Я тщательно изучил историю и традиции вашего высокочтимого братства, — продолжил искатель. — Это работа всей моей жизни.— Ты слишком молод, чтобы утверждать так.— Возможно, если мерить по возрасту, — парировал Тарсем, неосознанно отзываясь речам Эвриалы.— И привилегирован, омир Вейд.— Простите, но я уже давно отрекся от этого чина, — слабо улыбнулся путник. — Впрочем, не могу отрицать, что мне повезло при рождении.«Повезло?»В Галактике, сулящей миллиардам людей лишь короткую жизнь, полную страха, служения и самоотречения, это слово не отражало даже малой доли той поразительной удачи, что сопутствовала страннику. Он, омир влиятельной Оберайской олигархии, купался в роскоши, какую немногие сумели бы даже вообразить. Больше того, будучи девятым сыном у отца, искатель далеко отстоял от настоящей власти и связанных с нею утомительных обязанностей. От него практически ничего не требовали, а предлагали почти все, лишь бы его пожелания не затрагивали чего-то важного.— Теперь я просто Тарсем, — сказал путник, разведя руки ладонями вверх.— И все же ты не отказался от своего состояния.Когда Зодчий говорил, пламя костра играло на его резцах — неприятно длинных, почти хищных с виду.— Верно, — признал странник.
Все мечтатели сгинут, все мечты сбудутся, и вот тогда, возможно, настанет покой. Или нет.
— Я все еще сплю? — спросил он, когда стражи крепости нашли его, а потом возрыдал и в благодарность обрек их на кошмар наяву.