Трагикомедия о молодой и гордой девушке из маленькой горной республики, отправившейся в Москву в бурные 90-е в поисках успеха. Каждый приезжий по-своему видит этот город. Моя Москва — это люди, которых я встретила в этом сумасшедшем и замечательном месте. Они поддерживают меня, защищают от дождя, делятся секретными маршрутами, о которых знают только местные жители. Эта книга — о небольшом отрезке жизни приезжих, не всегда заметном для жителей мегаполиса. Это история о смешных и чуть грустных...
...впервые в жизни остро захотелось ответить в рифму, матом. Но она героически сдержалась. Нечего ударять в грязь лицом перед иностранцами, особенно когда у тебя за плечами великая родина Советский Союз, и ты в ответе за то, что в ней родилась.
Москва — не крохотный высокогорный городок, где вышел из дому на променад и через пятнадцать минут неспешного хода оказался в соседнем селе. Тут, чтобы добраться до соседнего села Санкт-Петербурга, пятнадцати минут будет явно недостаточно.
Очень сложно наслаждаться полноценной скоромной жизнью, когда перед глазами постоянно мельтешит живое воплощение десяти заповедей.
Тихая, добрая, отзывчивая, немножко дура.
Воистину, все счастливые семьи похожи друг на друга. Но универсального рецепта для счастья, как не было, так и нет.
Не выпить ли нам чего? А то я непривычная в сухомятку с незнакомыми людьми работать.
- Дурашка! Что ты понимаешь в женской красоте?! Шокировать и укладывать штабелями - вот наше кредо.
— Максюта, пупсик, — вещал он в рацию, стоя в полуметре от Максюты-пупсика, — а сходи-ка ты, малыш, на третий этаж да попроси у Ираидочки нашей Михайловны медицинского спиртику. Немного, буквально граммчиков триста. Обещай от меня тортик. Или цветочки на могилку, если она тебе откажет.
Москва для приезжего — город одиночества. Тут можно целый день через толпу туда-сюда ходить и ни одного знакомого не повстречать. А ведь иногда так хочется с кем-нибудь словечком-другим перекинуться, радикально прожитое детство вспомнить, опять же о международных делах поговорить!
Нужно относиться ко всему проще. Не получается сейчас, получится потом. Обязательно получится. Главное, не унывать и не сомневаться.
...когда женщина по-настоящему любит – это навсегда.
Наш человек, он ведь особый. Его хлебом не корми, дай театр одного актера устроить. Опять же, с ним не скучно, потому что он непредсказуем. Он как молния – бьет не целясь, и лишь потом, когда проснется совесть (а совесть у нашего человека просыпается всегда, просто она заднеприводная и срабатывает постфактум), так вот, и, только когда просыпается совесть, наш человек начинает разбираться, кого же он случайно, в порыве своей непредсказуемости, испепелил.
Мат у Максима Петровича лился безудержной рекой, буквально через слово, контуженная таким щедрым лексиконом Понаехавшая судорожно глотала и поминутно переводила встревоженный взгляд на тетю Полю. Тетя Поля успокаивающе улыбалась, а потом, улучив момент, шепнула: «Ты его мата не пугайся, крепкий русский мужик без мата, что баба без месячных, понятно тебе?»
Человек деградирует обратно пропорционально шальным деньгам. Чем больше денег — тем меньше извилин.
Наблюдение: накосячит горстка идиотов – а доказывать, что она не верблюд, целой диаспоре!
В женский разговор он не встревал принципиально, берег нервную систему.
Это большое счастье - знакомиться с новыми людьми, улыбаться, держать их за руки, заглядывать в глаза. Но как больно потом с ними расставаться!
- Хоть и дебил, но свой, - говорила она на прощание, обнимаясь по очереди с расстроенными коллегами. Совет: возьмите эту фразу на вооружение. Очень укрепляющая семейные узы фраза.
– Семью восемь? – пошла в наступление женщина.
– Пятьдесят шесть, – не дрогнула наша героиня.
– Двенадцать в квадрате?
– Сто сорок четыре!
– Так! Кто по образованию?
– Филолог. Сейчас второе высшее получаю.
– На кого переучиваемся?
– На журналиста.
– Мощно! Мало было одной безденежной профессии, ты решила еще и вторую освоить?
Из письма Понаехавшей к подруге:«Я иногда думаю, стоило ли столько лет убиваться на учебе, чтобы потом устроиться обычной кассиршей в обменный пункт? Стыдно и обидно, что моя профессия в новой жизни никак не пригодилась. Помнишь, как на просьбу Наралова поднять руку тем, кто читал джойсовского „Улисса“, со всего курса откликнулись только мы с тобой? Он тогда сказал, что делит своих студентов на две категории: рукопожатные и остальные. И что рукопожатные — это те, которые читали „Улисса“. А потом подошел и пожал нам руки. Мы чуть не лопнули от гордости, еще бы, нас похвалил сам Наралов — страх и ужас всего филологического факультета!
Мы ведь были лучшими — всегда. Самые начитанные, самые старательные, самые умненькие. Нас часто ставили в пример. Теперь я сижу за кассой и наблюдаю жизнь в обменниково окошко. Неужели это все, к чему я стремилась? Сначала мне было невероятно горько. А потом я успокоилась. Знаешь, что я тебе скажу? Нужно относиться ко всему проще. Не получается сейчас, получится потом. Обязательно получится. Главное, не унывать и не сомневаться. По большому счету, неважно, где ты работаешь. Всюду жизнь».