Страх – это центральная тема истории об Ирине, молодой замужней женщине, которая стремится к новым эмоциям. После встречи с любовником она сталкивается с женщиной, которой известен её секрет. С этого момента жизнь Ирены наполняется тревогой: каждый стук в дверь и звонок телефона заставляют её сердце сжиматься от ужаса.
Страх хуже наказания.
Она испугалась, и вместе с тем ощутила сладостную жуть, сопутствующую всякому страху.
...Обычно мужчины лишь пресными шутками и невинными любезностями почтительно отдавали дань её красоте, по-настоящему не ощущая в ней женщины.
“Сытость раздражает так же, как голод, и от надежной, устоявшейся жизни Ирену потянуло к приключению.”
“Она была не в силах ни читать, ни чем-либо заниматься, страх, точно злой демон, не давал ей покоя.”
“шантаж должен быть пресечен немедленно и с полным хладнокровием, потому что малейшее колебание, малейший признак тревоги со стороны жертвы дают в руки противника лишний козырь.”
“Больше всего обвиняемые страдают от утаивания правды, от угрозы ее раскрытия.”
“Как мучительна необходимость защищать ложь от множества скрытых нападок!”
“Страшно смотреть, как извивается и корчится обвиняемый, когда из него клещами приходится вырывать признание. Иногда оно уже совсем на языке, непреодолимая сила подняла его из самых сокровенных тайников, оно душит преступника, оно уже готово претвориться в слова — и вдруг какая-то злая воля овладевает им, непостижимая помесь упрямства и страха, он подавляет признание, загоняет его внутрь. И борьба начинается сызнова. Судьи иногда страдают от этого больше, чем жертвы. А обвиняемые видят в судьях врагов, хотя на самом деле судьи — их помощники.”
“Ты говоришь — стыд, да ведь это… как бы сказать… это тоже своего рода страх… только высшего порядка… страх не перед наказанием”
“Как бы все сразу могло стать хорошо, думалось ей, если бы она сказала одно только слово, одно-единственное словечко «прости», и он не стал бы спрашивать — за что. Но зачем горит свет, нескромный, наглый, любопытствующий свет? Она чувствовала, что в темноте могла бы заговорить. Но свет парализовал ее волю.”
“слишком уж они страдают от необходимости запираться, гораздо больше, чем от признания и последующей кары.”
“Допускаю… можно стыдиться посторонних… толпы, которая выуживает из газет чужую беду, смакует ее и облизывается… Но ведь близким-то можно признаться…”
Сытость раздражает так же, как и голод.
Но бывает в воздухе такое затишье, которое будит чувственность не меньше, чем духота и грозы, такая равномерная температура счастья, которая взвинчивает сильнее всякого несчастья. Сытость раздражает так же, как голод, и от надежной, устоявшейся жизни Ирену потянуло к приключению.
Бегство немыслимо, когда враг оказывается вездесущим.
Страх хуже наказания. В наказании есть нечто определенное. Велико ли оно или мало, все лучше, чем неопределенность, чем нескончаемый ужас ожидания.
Малодушный страх перед решительным словом, на мой взгляд, постыднее всякого преступления.
Внутри еще тихонько щемило что-то, но это была благотворная боль - так горят раны, прежде чем зарубцеваться навсегда
Страх хуже наказания. В наказании есть нечто определенное. Велико ли оно или мало, все лучше, чем неопределенность, чем нескончаемый ужас ожидания. Едва только она узнала, как ее накажут, ей стало легко. Пусть тебя не смущают слезы - сейчас они только вырвались наружу, раньше они скоплялись внутри. А таить их внутри куда больнее.