Мои цитаты из книг
"Женщина слаба и нерешительна, когда дело касается лично её, но она зверь, когда речь идёт о детях".
Герои Петрушевской — люди, с которыми мы встречаемся на работе, ездим в метро, живем в одном подъезде. Каждый из них — целый мир, умещающийся в один рассказ, и потому каждый такой рассказ содержит драматический и эмоциональный заряд целого романа. Людмила Петрушевская — самое традиционное и самое современное явление в нашей нынешней словесности. Она традиционна до архаики и современна до шока. Вечное и сиюминутное связаны в ее творчестве, как корень и листья. Примечание: Петрушевская: Время ночь...
Дети все-таки воплощенная совесть. Как ангелы, они тревожно задают свои вопросики, потом перестают и становятся взрослыми. Заткнутся и живут. Понимают, что без сил. Ничего не могут поделать, и никто ничего не может.
Герои Петрушевской — люди, с которыми мы встречаемся на работе, ездим в метро, живем в одном подъезде. Каждый из них — целый мир, умещающийся в один рассказ, и потому каждый такой рассказ содержит драматический и эмоциональный заряд целого романа. Людмила Петрушевская — самое традиционное и самое современное явление в нашей нынешней словесности. Она традиционна до архаики и современна до шока. Вечное и сиюминутное связаны в ее творчестве, как корень и листья. Примечание: Петрушевская: Время ночь...
Это было время пик, время перед моей пенсией, я получаю двумя днями позже ее алиментов. А дочь усмехнулась и сказала, что мне нельзя давать эти алименты, ибо они пойдут не на Тиму, а на других — на каких других, возопила я, поднявши руки к небу, посмотри, что у нас в доме, полбуханки черняшки и суп из минтая! Погляди, вопила я, соображая, не пронюхала ли чего моя дочь о том, что я на свои деньги покупала таблетки для одного человека, кодовое название Друг, подходит ко мне вечером у порога Центральной аптеки скорбный, красивый, немолодой, только лицо какое-то одутловатое и темное во тьме: «Помоги, сестра, умирает конь». Конь. Какой такой конь? Выяснилось, что из жокеев, у него любимый конь умирает. При этих словах он заскрипел зубами и тяжело ухватился за мое плечо, и тяжесть его руки пригвоздила меня к месту. Тяжесть мужской длани. Согнет или посадит или положит — как ему будет угодно. Но в аптеке по лошадиному рецепту лошадиную дозу не дают, посылают в ветеринарную аптеку, а она вообще закрыта. А конь умирает. Надо хотя бы пирамидон, в аптеке он есть, но дают мизерную дозу. Нужно помочь. И я как идиотка как под гипнозом вознеслась обратно на второй этаж и там убедила молоденькую продавщицу дать мне тридцать таблеток (трое деточек, внуки, лежат дома, вечер, врач только завтра, завтра амидопирина может и не быть и т. д.) и купила на свои. Пустяк, деньги небольшие, но и их мне Друг не отдал, а записал мой адрес, я жду его со дня на день. Что было в его глазах, какие слезы стояли, не проливаясь, когда он нагнулся поцеловать мне мою пахнущую постным маслом руку: я потом специально ее поцеловала, действительно, постное масло — но что делать, иначе цыпки, шершавая кожа!
Ужас, наступает момент, когда надо хорошо выглядеть, а тут постное масло, полуфабрикат исчезнувших и недоступных кремов! Тут и будь красавицей!
Итак, прочь коня, тем более что когда я отдала в жадную, цепкую, разбухшую больную руку три листочка с таблетками, откуда-то выдвинулся упырь с большими ушами, тихий, скорбный, повесивший заранее голову, он неверным шагом подошел и замаячил сзади, мешая нашему разговору и записи адреса на спичечном коробке моей же ручкой. Друг только отмахнулся от упыря, тщательно записывая адрес, а упырь подплясывал сзади, и, после еще одного поцелуя в постное масло, Друг вынужден был удалиться в пользу далекого коня, но одну-то упаковку, десяток, они тут же поделили и, нагнувшись, начали выкусывать таблетки из бумажки. Странные люди, можно ли употреблять такие лошадиные дозы даже при наличии лихорадки! А что оба были больны, в этом у меня не осталось сомнений! И коню ли предназначались эти жалкие таблетки, выуженные у меня? Не обман ли сие? Но это выяснится, когда Друг позвонит у моей двери.
Герои Петрушевской — люди, с которыми мы встречаемся на работе, ездим в метро, живем в одном подъезде. Каждый из них — целый мир, умещающийся в один рассказ, и потому каждый такой рассказ содержит драматический и эмоциональный заряд целого романа. Людмила Петрушевская — самое традиционное и самое современное явление в нашей нынешней словесности. Она традиционна до архаики и современна до шока. Вечное и сиюминутное связаны в ее творчестве, как корень и листья. Примечание: Петрушевская: Время ночь...
Любовь у таких людей всегда возвышенная и платоническая, то есть платить ни за что они не будут. Нематериальная любовь.
Герои Петрушевской — люди, с которыми мы встречаемся на работе, ездим в метро, живем в одном подъезде. Каждый из них — целый мир, умещающийся в один рассказ, и потому каждый такой рассказ содержит драматический и эмоциональный заряд целого романа. Людмила Петрушевская — самое традиционное и самое современное явление в нашей нынешней словесности. Она традиционна до архаики и современна до шока. Вечное и сиюминутное связаны в ее творчестве, как корень и листья. Примечание: Петрушевская: Время ночь...
admin
добавил цитату
из книги
«Северный ветер»
5 лет назад
Знания всегда защищали меня от ошибок. Я работал с огнём, водой, воздухом, с минералами и железом, даже с деревом — и не ошибался. А с людьми, видишь — ошибся.
admin
добавил цитату
из книги
«Северный ветер»
5 лет назад
Учёные не делают чудес. Скорее, они умеют их находить и превращать в обыденные вещи.
admin
добавил цитату
из книги
«Северный ветер»
5 лет назад
Законы уважают, когда они писаны под тебя. А если нет? Только дурак будет исполнять такой закон.
В камере с Федоровым оказался некто Кобышев, человек неприметный, тихий: сидел в углу и читал толстые книги — то Библию, то Коран, то буддийские какие-то трактаты. В разговоры не вступал, но Федорову, который вежливо спросил его о причинах такого странного разнообразия, с легкой усмешкой ответил:
— Я, как Киевская Русь, выбираю религию.
— И что выбрали?
— Да везде одно и то же. Все сводится к борьбе материального и духовного. Материальное губит, духовное спасает. Это я и раньше знал. Одно не нравится — все религии друг на друга наезжают. Не наш — погибнешь. Что там после жизни — конечно, вопрос, но при жизни, если ты хороший человек, все равно, иудей ты, мусульманин, язычник или вовсе атеист.
— Значит — без Бога жить? — спросил Федоров, который, хоть и обходился без Бога, но всегда чувствовал, что это как-то не совсем правильно, а по нынешним временам даже и неприлично. И карьере может повредить, как раньше вредила беспартийность. Недаром же стоят на Пасху с аллилуйными лицами верховные правители, умильно держа свечечки и показывая себя народу (им и в голову не придет, что камеры-то лучше убрать — верой не хвастаются).
— Боитесь? — догадался Кобышев. — Вот и я боюсь. И все мы такие — верить боязно, потому что надо жить правильно, а это трудно, не верить тоже боязно — вдруг все-таки Бог есть и накажет? Я знаете что подумал? Поет, допустим, десять тысяч лет назад, в пещере, доисторическая мамаша своему ребенку колыбельную. А он улыбается. Или другая мамаша, египетская, еврейская, римская, неважно — тоже поет. И ребенок улыбается. И им так же хорошо, как тем, доисторическим. Или мамаша совсем современная. В «хрущевке», в особняке на сто комнат с бассейном, кому что досталось. Но ей хорошо — и ребенку хорошо. Или, допустим, мужчина и женщина любят друг друга. И, как бы это сказать, обнимаются. Какая им разница при этом — пещера, шалаш, дворец? Ну, во дворце комфортнее немного. Главное — они любят. Другие случаи не рассматриваю — в смысле, голый секс. И если кто-то мне скажет, что качество объятий зависит от того, мусульмане они, православные или какие-нибудь пятидесятники, я не поверю. Хотя не исключено, — возразил сам себе Кобышев. — Нет, любовь для ясности отбросим. А вот то, что между мамой и ребенком — всегда одинаково. Обмен душевным теплом, я так это назвал. И сразу, знаете, стало все понятней. Что в этом и смысл — в обмене душевным теплом.
— Смысл чего? — уточнил Федоров.
— А всего. Да вы не напрягайтесь! — рассмеялся Кобышев. — Я сам этого еще до конца не понял. Но чувствую — где-то тут собака зарыта.
Пятеро сбежавших преступников оказываются в междугородном автобусе и решают устроить "Пересуд". Пассажиры, поневоле ставшие присяжными, должны вынести приговор, от которого, как выяснится, зависит их собственная участь. Преступники рассказывают одно, пассажиры понимают другое, автор раскрывает, как все было на самом деле. По сюжету - триллер. По сути - книга о том, насколько все мы сейчас ведаем, что творим, и вменяемы ли вообще. Возможно, это одна из самых страшных книг последнего времени, но...
...из тюрьмы можно выйти назад, а из старости назад не выйдешь
Пятеро сбежавших преступников оказываются в междугородном автобусе и решают устроить "Пересуд". Пассажиры, поневоле ставшие присяжными, должны вынести приговор, от которого, как выяснится, зависит их собственная участь. Преступники рассказывают одно, пассажиры понимают другое, автор раскрывает, как все было на самом деле. По сюжету - триллер. По сути - книга о том, насколько все мы сейчас ведаем, что творим, и вменяемы ли вообще. Возможно, это одна из самых страшных книг последнего времени, но...
Верно, значит, житейское правило: если хочешь что-то надежно спрятать, положи на виду.
Пятеро сбежавших преступников оказываются в междугородном автобусе и решают устроить "Пересуд". Пассажиры, поневоле ставшие присяжными, должны вынести приговор, от которого, как выяснится, зависит их собственная участь. Преступники рассказывают одно, пассажиры понимают другое, автор раскрывает, как все было на самом деле. По сюжету - триллер. По сути - книга о том, насколько все мы сейчас ведаем, что творим, и вменяемы ли вообще. Возможно, это одна из самых страшных книг последнего времени, но...