Любимый девиз Цветаевой: "Laissez dire!" - пусть говорят что угодно.
В одурманенном сознании здравая догадка не задерживается надолго.
Очередь за мылом. (Ничего, выстою. Отстою свое, а уж свое — отстою!)
— Мама (это было ее последнее лето, последний месяц послед— него лета) — почему у тебя «Warum» выходит совсем по-другому?
— Warum — «Warum»? — пошутила с подушек мать. И, смывая с лица улыбку: — Вот когда вырастешь и оглянешься и спросишь себя, warum все так вышло — как вышло, и warum ничего не вышло, не только у тебя, но у всех, кого ты любила, кого ты играла, — ничего ни у кого — тогда и сумеешь играть «Warum». А пока — старайся.
Мать точно заживо похоронила себя внутри нас — на вечную жизнь. Как уплотняла нас невидимостями и невесомостями, этим навсегда вытесняя из нас всю весомость и видимость. И какое счастье, что все это было не наука, а Лирика, — то, чего всегда мало, дважды — мало: как мало голодному всего в мире хлеба, и в мире мало — как радия, то, что само есть — недохват всего, сам недохват, только потому и хватающий звезды! — то, чего не может быть слишком, потому что оно — само слишком, весь излишек тоски и силы, излишек силы, идущий в тоску, горами двигающую.
Мать не воспитывала — испытывала: силу сопротивления, — подастся ли грудная клетка? Нет, не подалась, а так раздалась, что потом — теперь — уже ничем не накормишь, не наполнишь. Мать поила нас из вскрытой жилы Лирики, как и мы потом, беспощадно вскрыв свою, пытались поить своих детей кровью собственной тоски. Их счастье — что не удалось, наше — что удалось!
После такой матери мне оставалось только одно: стать поэтом. Чтобы избыть ее дар — мне, который бы задушил или превратил меня в преступителя всех человеческих законов.
Если есть Бог, он мне не мешает, если нет - тоже не мешает.
Вера - привязь пущая всех цепей. Если нельзя обмануть доверяющего, то как же можно - не сомневающегося, не усумнившегося никогда?
Так, разница между библиотекой и картотекой: там храмом дышишь, здесь - хламом! Устрашающе-нарядные барышни (сотрудницы). В бантах и в "ботах". Разглядят - запрезирают.***Здесь я такая же чужая, как среди квартирантов дома, где живу пять лет, как на службе, как когда-то во всех семи русских и заграничных пансионах и гимназиях, где училась, как всегда - везде.
Сваха, отмахиваясь: — И судить не хочу, и шутить не хочу. Надоела мне ваша новая жизнь! Был Николаша — были у нас хлеб да каша [“Пришли большевики — Не стало ни хлеба, ни муки”, — московская поговорка 18 г. (примеч. М. Цветаевой).], а теперь за кашей за этой — прости Господи! — как пес язык высуня 30 верст по грязи отмахиваем…"Вольный проезд"