Осенние облака-барашки висели высоко над пёстрым лугом, цвели последние, прибитые уже морозами цветы, и Лёвушкин насвистывал весело: он был прирождённый солдат, он радовался лугу, белым облакам, тишине. Ну а что будет через час?.. Кто из нас знает, что будет через час?
Вот пройдёт лет сто, уйдут поколения, для которых война — это боль, и станет эта война историей. Ну, вот ты о войне тысяча восемьсот двенадцатого года много думаешь? Кажется, красивая была штука: гусары, кавалергарды, ментики, кивера… Нет, знаешь, самое главное, чтобы каждый делал своё дело, не думая о памяти. Это — забота других. Уж как получится.
Как известно, огурчик, надетый на вилку, имеет неоспоримые вкусовые преимущества перед тем огурчиком, который приходится хватать грязными лапами…
- Слышь, Бертолет, как ты думаешь, вспомнят о нас после войны?- Именно о нас с тобой? - рассеянно спросил Бертолет, прилаживая велосипедную цепь к деревянной шестеренке, надетой на магнето.- Ну, о майоре, о Гонте...- Да как сказать... На фронте столько сейчас людей гибнет, представляешь?- Да... А мне, если уж загремлю, хотелось бы, чтоб помнили. Вот был Левушкин, хороший парень, хотя и дурак. И чтоб всплакнула какая-нибудь... Ведь некоторым везет - их долго помнят...- Что память? - спросил Бертолет, отрываясь от своего электрозврывного устройства. - Конечно, на миру и смерть красна. Да разве в этом дело? Вот пройдет лет сто, уйдут поколения, для которых война - это боль, и станет эта война историей. Ну, вот ты о войне тысяча восемьсот двенадцатого года много думаешь? Кажется, красивая была штука: гусары, кавалергарды, ментики, кивера... Нет, знаешь, самое главное, чтобы каждый делал свое дело, не думая о памяти. Это - забота других. Уж как получится. Вот как майор!
Не потеря страшна, а неумение смириться с ней. Они смирились с самой страшной потерей. И - смеялись.
И только Гонта мрачно сидел у пулемета и смотрел на топь, и смех обтекал его, как речная вода обтекает темную сваю...
СУШКИКак легко поругаться с женой из-за пустяка - попробуй примирись потом.Мы бредем лесом с прогулки, впереди - притихший ребенок. Ранняя весна. В оврагах снег еще. Поднимаемся на взгорок. И тут нас встречает одинокий куст орешника, унизанный весь... баранками. Настоящими сушками с маком, висящими на тонких ветках. Мы стоим, не веря глазам. Место безлюдное. На сучке записка: "Угощайтесь люди добрые". Детский почерк, бумажка в клетку. Мы начинаем смеяться. Мы начинаем прыгать вокруг куста. Мы не находим слов. Кто тебя придумал, чудо? Мы съели тогда с великим удовольствием лишь несколько сушек, чтобы и другие могли разделить с нами этот безымянный, маленький дар любви.
Каждую весну я вспоминаю об этом и знаю, что буду вспоминать об этом всю жизнь. Он так и будет стоять у меня перед глазами, этот дивный куст орешника в весеннем лесу.
Вот если бы я был богом, я бы не удержался и провел рукой по верхушке леса. Это совсем не больно - как по метелкам полыни, так ведешь по ним долго, медленно... а если вдруг что-нибудь упало: труба там или вышка, я бы поднял и поставил на место. Обязательно. Или летит, допустим, самолетик, а я бы его взял так тихонько под крылышки - и опа! - перенес его в миг куда нужно. Вот бы все обалдели. Конечно, я помогал бы чем мог... Все-таки для всех людей я бы, пожалуй, богом не потянул. А вот для своих, для друзей, для тех, кого знаю и помню - другое дело. Я бы собрал их вместе и сказал: "Знаете как я вас люблю всех, дорогие мои!" И дочке бы сказал: "Ты не обижайся уж так на папку своего, он, знаешь, все время о тебе думает, ты бы приехала к нему...".
Люба подвела его к этажерке. Па нижней полке лежали книги, на средней стояла пишущая машинка, а на верхней – две фотографии; на одной был снят только что выпущенный из училища и отчаянно заретушированный Климович с двумя квадратами на петлицах, вторая была знакомая – школьный двор и на нем шеренга выстроившихся но росту семиклассников: крайним слева стоял Климович, а вторым справа, после Синцова, – Артемьев, в футболке и с одной зашпиленной внизу штаниной, для шику, чтобы все знали, что у него велосипед.
А менять надо себя, а не окружающую обстановку.
Любовь не может пройти бесследно. Если ты любил кого-то так сильно, то это чувство останется навсегда в твоем сердце. Любовь лишь скроется от посторонних глаз, притворится, что спит. Но изредка она будет просыпаться и настойчиво напоминать о себе.