Правда о чем бы то ни было походит на чашу с рыболовными крючками - ты пытаешься рассмотреть одну малюсенькую правдочку, а вытаскиваешь на свет божий всю их черную и опасную гроздь.
Историку дарована приятная роскошь — он сидит, ничем не рискуя, за письменным столом и указывает, где обмишурился Наполеон, как можно было избежать вот этой революции, свалить вон того диктатора или выиграть то сражение.
— Странно, — я все же решаюсь на замечание, — что тебе нравится Вагнер.
— М-м?
— Ну, ты же понимаешь. Еврейка и так далее.
— И что?
— Все-таки любимый композитор Гитлера.
— Вагнер вряд ли в этом повинен. Гитлер еще и собак любил. И полагаю, просто обожал пирожные с кремом.
Время, которое попусту расходуется на угрызения совести, лучше потратить на то, чтобы чему-нибудь научиться.
- Что вы думаете об университете?
- О, ну... знаете, сэр, думаю, после выпускных экзаменов я, пожалуй, махну на образование рукой. И оно, скорее всего, махнет рукой на меня.
"Не дай ему выключить свет. Пусть возьмет книгу. Пожалуйста, Господи".
Он навострил уши и услышал шелест переворачиваемой страницы.
"Спасибо, Господи. Ты сокровище".
Фрида, младшая экономка немецких кровей, однажды застукала его загорающим голышом в рощице.
- Томпсон, - оскорблённо вскричала она, - не положено лежать здесь совсем голым!
- Вы правы, сестра, простите, - пробормотал Том, протянул руку и нацепил на нос зеркальные солнечные очки. - И о чём я только думал, не понимаю.
Слишком умный, чтобы экзаменаторам удалось преградить ему путь в шестой класс, слишком неуважительный и бесчестный, чтобы стать старостой, он прочитал и впитал намного больше, чем был способен понять, и потому вел жизнь, построенную на имитации и притворстве.
Жилище Трефузиса можно было описать одним словом.
Книги.
Книги, книги и книги. А за ними, как раз когда наблюдатель мог соблазниться мыслью, что увидел их все, – снова книги. Ходить здесь удавалось лишь по тропам, проложенным между штабелями книг. Человек, продвигавшийся среди доходящих ему до пояса книжных стопок, ощущал себя попавшим в лабиринт. Сам Трефузис называл эту комнату «либ-раринтом». Места, где можно было присесть, походили на лагуны в коралловых рифах книг.
Язык – это арсенал, наполненный самым разным оружием; и если вы размахиваете таковым, не проверив, заряжено ли оно, не удивляйтесь, что оружие будет время от времени выпаливать вам в лицо.