Иной человек при первом знакомстве не нравится, даже вызывает антипатию: он как бы присматривается к новым товарищам, не торопится лезть в компанию и потому кажется высокомерным, много о себе мнящим. Но понемногу обнаруживается, что это вовсе не высокомерие, а сдержанность и скромность, высокоразвитое чувство собственного достоинства; в деле нет лучше таких людей. И уважение товарищей приходит к ним не сразу, зато надолго и прочно.
Другой же - с первой минуты любимец, он не ждет, пока его примут, - сам входит в компанию, заражает всех своей жизнерадостностью. Не человек, дрожжи! Распахнутая душа - залезай, для всех места хватит! Но проходит время, и выясняется, что это внешний блеск - мишура, плёнка сусального золота, под которой скрывается обыкновенная железяка. А жизнерадостность, весёлость новичка - колокольный звон: отгремел и исчез, оставив после себя пустоту. И былое очарование уступает место равнодушию, которое тем глубже, чем больше обманулись товарищи в своих ожиданиях.
Бывает в жизни, когда незнание спасительно. Слово не только лечит, оно и убивает.
Почему взрослые всегда больше боятся за детей, чем за себя?
Потому, что раз нашими противниками являются создания неживой эволюции, наверняка не имеющие психики, мы не можем обсуждать проблему мести, расплаты за "Кондора", за судьбу наших товарищей. Это все равно, что пытаться высечь океан, в котором утонул корабль с людьми.
Даже сумасшедшая гипотеза должна объяснять всё.
...корабль обступила тьма, такая, какую знают только лишенные лун планеты, кружащиеся вдали от центральных звездных скоплений Галактики.
Дело не в том, чтобы искать только себе подобных и только таких понимать: нужно ещё уметь не лезть не в свои нечеловеческие дела.
Как каждая правдивая история, рассказ Рохана был странным и нескладным.
Корабль, как перевернутый вулкан, извергающий огонь, висел над рябой равниной с утонувшими в песке скальными грядами.
Мы блуждаем в темноте. Нужно искать какую-то дорогу. Пока мы знаем очень немного. У меня сложилось впечатление, что кое о чем, увиденном нами на «Кондоре», мы просто боимся вспоминать. Поэтому с таким упрямством возвращаемся к гипотезе отравления и вызванного им массового помешательства. В наших собственных интересах — и во имя погибших — мы должны предельно откровенно рассмотреть все факты. Прошу, вернее вношу категорическое предложение: каждый из вас должен рассказать то, что больше всего потрясло его на «Кондоре». Чего, возможно, не сказал никому. О чем подумал, что это нужно забыть.