Свет причиняет страдание больным глазам, счастье приносит боль раненому сердцу. Тьма — лучшее лекарство как для больных глаз, так и для раненых сердец.
Свет причиняет страдание больным глазам, счастье приносит боль раненому сердцу. Тьма — лучшее лекарство как для больных глаз, так и для раненых сердец.
Яд нужно глотать сразу, человек или умирает, или остается жить. А смешивать его сиропом, пить по глоточку - это скверная, отвратительная вещь. Сообщать о несчастье потихоньку до помаленьку - все равно что резать человека пилой...
Яд нужно глотать сразу, человек или умирает, или остается жить. А смешивать его сиропом, пить по глоточку - это скверная, отвратительная вещь. Сообщать о несчастье потихоньку до помаленьку - все равно что резать человека пилой...
Яд нужно глотать сразу, человек или умирает, или остается жить. А смешивать его сиропом, пить по глоточку - это скверная, отвратительная вещь. Сообщать о несчастье потихоньку до помаленьку - все равно что резать человека пилой...
Предпочла бы выйти замуж за пятидесятилетнего, который стал бы меня лелеять, чем за тридцатилетнего и самой лелеять его...
Девушке гораздо интереснее с мужчиной, за которого она знает, что не выйдет.
В двадцать пять мужчины полагают, будто знают все на свете; в тридцать они бывают изнурены работой; в сорок — рассказывают бесконечные истории, слушая которые можно выкурить целый ящик сигар; в шестьдесят… ах, в шестьдесят… там уж и до семидесяти недалеко; а пятьдесят — это пора возмужания.
- Ты попросту упрямишься. Ты решил быть оригиналом, был им всю жизнь и таким останешься. Но вообрази, на что это было бы похоже, если бы каждый смотрел на вещи так, как ты, - во что превратился бы мир?
На этот нелепый довод нечего было ответить.
Дело в том, что у каждого из нас есть странности, причем странности эти, под какой бы личиной мы их ни прятали, куда серьезнее, чем мы хотели бы признать перед другими и даже перед собой. Когда я слышу, как человек уверяет, будто он "обыкновенный, честный, простецкий малый", я нисколько не сомневаюсь, что в нем есть заведомое, а возможно, даже чудовищное извращение, которое он решил скрыть, а его притязания быть "обыкновенным, честным и простецким" лишь способ напомнить себе о своей постыдной тайне.