За тонкую душевную организацию своего нежного и ранимого крохи я не очень переживала – нежностью, ранимостью и тонкостью душевной организации он пошел в меня, а я этого богатства в жизни в глаза не видела. Да и он уже давно не кроха.
С мамой у нас шло позиционное противостояние со времен моего поступления в Андервуд – с того самого момента я считал, что я уже взрослый, и меня не нужно навещать перед сном, чтобы подоткнуть одеяльце, а мама категорически отказывалась это признавать. То есть, она вполне согласна была признать меня взрослым, но требовала аргументировать, почему это противоречит вечерним посещениям?
На каждом ухабе дама из конвоя одаривала меня таким взглядом, будто я лично выкопала на дороге эти ямы.
Ради идей надо жить – любой ценой жить! – а не умирать.
Гражданская война — страшная вещь. В ней враг не враг, и победитель не победитель. Вот только понимание этого приходит только тогда, когда ты уже увяз в ней по уши.
А я мог думать только о том, как она пришла ко мне в палату – такая доверчиво открытая. Впервые сама пришла ко мне – и осталась. И, черт побери, за это мне хотелось кого-нибудь убить. За то, что отняли у меня – мое.
Одновременно быть в ярости и хотеть тебя – это мой нынешний девиз. Это основное состояние текущего года.
Просто «какого черта»! Это риторический вопрос, ярко описывающий ситуацию.
«Нечего надеть» – это вообще жизненный постулат любой уважающей себя женщины!
Больше ни-ког-да. Никогда я больше не возьмусь за «полевой» контракт, даже если мне предложат обеспечиваться безопасность бабушки-одуванчика в глухой деревне. У бабушки, поди, окажется магический лунатизм, половина жителей глухой деревни - дикими волками-оборотнями, а другая половина - вампирами, а третья «половина», та, которая на кладбище, восстанет и придет по мою душу.