Себастьян старался держаться бодро, хотя чувство было такое, что с него шкуру заживо содрали. А после вновь натянули, но сперва щедро изнутри солью натерли.
И жгло.
И чешуя, которая то появлялась, то исчезала, не могла избавить от боли. И броситься бы наземь с воплем позорным, с криком. Покатиться, сдирая неудобную шкуру когтями… то-то потеха будет.
Не дождутся.
Выдержит. Как-нибудь. И пусть улыбка его ныне больше на оскал похожа, ну так ничего… скалиться, оно тоже полезно… главное, экипаж тут… пешком бы они далеко не ушли.
Еще бы понять, как управиться.
Как-нибудь… главное, чтоб быстро… этакую механизму Себастьяну доводилось видать на прошлогодней выставке. Нет, та попроще была… поменьше…
— Дусенька, свет души моей… а ты не скалься, нечего было из дому сбегать… сделай доброе дело, садись в экипажу… поедем… мы поедем, мы помчимся…
Наверное, вот так с ума и сходят.
Через боль. Через силу. Выплескивая ярость песнею собственного сочинения…
— …по болотам утром ранним…
Женщина с нервами — это опасно.
Угрызения совести — не лучшая причина для замужества.
Слабому помощь богов лишь во вред. А сильный… как правило, сильный сам управляется.
— Мы идем правильно. — Себастьян указал пальцем на тропу. — Ее явно топтали не олени.
Коснулся дна — оттолкнись!
Официальный девиз гильдии ныряльщиков, неофициальный — золотарей.
Мужчина, не стакан муки, у соседки не займешь...
— Я… — Голос предательски дрогнул, все-таки в отличие от смелой княжны Эржбета была не чужда некоторых разумных опасений. — Я буду приманкой. А ты охотником…
Гавриил задумался на мгновение, но после покачал головой.
— Я буду, — сказал он, — и охотником. И приманкой.
А после глянул так, с насмешкой:
— Бета, ты же одолжишь мне платье?
Эржбета кивнула: все-таки в некоторых просьбах мужчинам не отказывают.
Каждый народ имеет такую историю, на которую у него хватит фантазии.
Верно мамка сказывала, что мужик, он дюже до еды охочий.