Обед прошел в непринужденной, светской обстановке, а я получила наглядную иллюстрацию к словам матушки о том, что этикет – благо, и, для тех, кто умеет им пользоваться – броня и оружие разом.
Оба герцога, благожелательно улыбаясь, пробовали на прочность шкуры друг друга, ковыряя этикетную броню этикетным оружием.
Я глубоко вздыхаю. И в который раз за этот безумный день прячу лицо в ладонях. Это тоже привычка из детства. Кажется, если ты не видишь проблем, то их вроде бы как и нет.
Знаете, что я поняла, дожив до тридцати восьми лет? Что все наши планы на жизнь — полная херня. Создание видимости контроля там, где от нас на самом деле ничего не зависит. Просто потому, что осознавать последнее — все равно, что смотреть в глаза бездне.
Мстить мужику за счет благополучия собственных же детей — мелочно и недостойно.
Хочешь отогнать непрошенные мысли — садись за работу.
— Кто я такая, чтобы кого-то осуждать? Да и за что? Уж не думаешь ли ты, что у других людей в шкафах нет своих скелетов?
– Так и знала, – тихо хмыкнула я. – Нацист, блин.
– Это всего лишь позывной.
– Весьма говорящий, однако.
– Люда, сосредоточься, мы должны работать.
– Угу, мы пахали, сказала муха, сидя на воле.
– У каждого свой фронт работ.
– Ладно, препираясь, дело не сделаешь. Я вдохнула, длинно выдохнула, снова прикрыла глаза и забормотала под нос свой приказ:
– Вода текучая, вездесущая, кровь жизни земной, слушай меня, господарку! Струись-протекай, в каждую щель проникай! Ищи-вызнавай, найди мне того, с чьего платья это сукно в моей руке!
Ого, платья? Женщина? Или дело в том, что раньше платьем именовали всю одежду безотносительно к полу? Да, Люда, же! Кончай отвлекаться на всякую ерунду!
- Я всего лишь мужчина, девочка. А мы все – те еще свиньи, обожающие теплую, мокрую грязь.
– Даже жаль как-то, – вдруг сказала она, улыбаясь, – вот так, веришь в сказку, а оно – обычное
Самая жуткая боль рождается в правде