Круг" - уже пятый сборник, полюбившейся читателям серии книг Татьяны Толстой: "Кысь", "День", "Ночь", "Двое", "Изюм". В него вошли лучшие рассказы автора - лирические, остроумные, ироничные, пронизанные ностальгией по прекрасному детству, они заставляют нас задуматься: "Что же такое жизнь? Безмолвный театр китайских теней, цепь снов, лавка жулика? Или дар безответной любви..."
Соня хорошо готовила. Торты накручивала великолепные. Потом вот эту, знаете, требуху, почки, вымя, мозги -- их так легко испортить, а у нее выходило -- пальчики оближешь. Так что это всегда поручалось ей. Вкусно, и давало повод для шуток. Лев Адольфович, вытягивая губы, кричал через стол: "Сонечка, ваше вымя меня сегодня просто потрясает!" -- и она радостно кивала в ответ. А Ада сладким голоском говорила: "А я вот в восторге от ваших бараньих мозгов!" -- "Это телячьи", -- не понимала Соня, улыбаясь. И все радовались: ну не прелесть ли?!
Но неколебимо стоят, примерзнув к деревянным столам, последние верные слуги земли, угрюмо раскинув холодную свою подземную добычу; ибо перед лицом ежегодной смерти природа пугается, переворачивается и растет вниз головою, рождая напоследок грубые, суровые, корявые творения - черный купол редьки, чудовищный белый нерв хрена, потайные картофельные города.
И надо всем в вышине простирался мир взрослых - шумящих, гудящих высоко наверху, как сосны в ненастье. Взрослые: большие теплые столбы, надежные, вечные колонны, протягивающие стаканы молока и придвигающие перечеркнутые крест-накрест полотнища черничных пирогов, выбегающие с кусачими шерстяными кофтами на вытянутых руках и встающие на колени, чтобы застегнуть маленькие пыльные сандалии.
Побывала она замужем - все равно что отсидела долгий, скучный срок в кресле междугороднего поезда и вышла усталая, разбитая, одолеваемая зевотой в беззвездную ночь чужого города, где ни одной близкой души.
Ведь могла же мама глухой ночью сигануть через забор, убить собаку и, поползя по битому стеклу, с животом, распоротым колючей проволокой, истекая кровью, изловчиться и слабеющими руками вырвать ус у клубники редкого сорта, чтобы привить его к своей чайной клубничонке? Ведь могла же, могла добежать с добычей до ограды и, со стоном, задыхаясь, последним усилием перебросить клубничный ус папе, который прятаился в кустах, поблескивая под луной круглыми очками?
Чулки спущен, ноги - подворотней...
Жизнь вечна. Умирают только птицы.