Она все-таки приняла душ, потому что была грязной и упрямой. Но и напуганной тоже.Оттерла себя мочалкой, вымыла голову шампунем, нанесла бальзам для волос, побрила подмышки и поняла, что если в Италии от страха у нее просто сводило мыщцы, то теперь он завладел каждой клеточкой, сделался глубинным, как осознание неизлечимой болезни.
Анна оперлась рукой о кафельную стену. В глазах дьявольски щипало от шампуня, а нужно было еще нанести на волосы бальзам, и она, мать вашу, это сделала, нанесла и выждала целую минуту, прежде чем ополоснуть, затем побрила подмышки и ноги, промыла ранки на ступнях - порезы от гравия, по которому бегала во флигель за ключом, и все это время она не отрывала взгляда от края душевой занавески. Стиснув зубы, ждала: сейчас что-то сюда ворвется. Схватит. Утащит.
Черт, она слишком устала, чтобы куда-то торопиться. Смыла шампунь, нанесла на волосы бальзам, выждала две минуты, помассировав голову пальцами. Побрилась. Поскрабилась. Пронзительный волнообразный вой просочился через дверь ванной. Сирены. Значит, она не ошиблась.
Если кроме тебя в доме есть кто то ещё, то одиночеством это уже не назовёшь.