– О том, что человек чем-то похож на этот поезд. Он точно так же обречен вечно тащить за собой из прошлого цепь темных, страшных, неизвестно от кого доставшихся в наследство вагонов. А бессмысленный грохот этой случайной сцепки надежд, мнений и страхов он называет своей жизнью. И нет никакого способа избегнуть этой судьбы.– Ну отчего, – сказал Чапаев. – Способ есть.– И вы его знаете? – спросил я.– Конечно, – сказал Чапаев.– Может быть, поделитесь?– Охотно, – сказал Чапаев и щелкнул пальцами.Башкир, казалось, только и ждал этого сигнала. Поставив фонарь на пол, он ловко поднырнул под перила, склонился над неразличимыми в темноте сочленениями вагонного стыка и принялся быстро перебирать руками. Что-то негромко лязгнуло, и башкир с таким же проворством вернулся на площадку.Темная стена вагона напротив нас стала медленно отдаляться.Я поднял глаза на Чапаева. Он спокойно выдержал мой взгляд.– Становится холодно, – сказал он, словно ничего не произошло. – Вернемся к столу.– Я вас догоню, – ответил я.Оставшись на площадке один, я некоторое время молча смотрел вдаль. Еще можно было разобрать пение ткачей, но с каждой секундой вагоны отставали все дальше и дальше; мне вдруг показалось, что их череда очень походит на хвост, отброшенный убегающей ящерицей. Это была прекрасная картина. О, если бы действительно можно было так же легко, как разошелся Чапаев с этими людьми, расстаться с темной бандой ложных «я», уже столько лет разоряющих мою душу!