С тех пор и Василий Васильевич [Розанов] нездоров. Впрочем, истощен тоже очень. "Апокалипсис" его до последнего времени выходил. Теперь - не знаю. Думаю, и в продаже его уже нет. Все ведь книги запрещены.
Окурки собирает... Болен... Странный стал... Жена почти не встает... И Вася, сын, умер...
Не удивляло. Ничто, прежде ужасное, не удивляло: теперь казалось естественным. У всех, кажется, все умерли; все, кажется, подбирают окурки...
Удивляло, что кто-то не арестован, кто-то жив.
Мысли и ощущения тогда сплетались вместе. Такое было странное, непередаваемое время. Оно как будто не двигалось: однообразие, неразличимость дней,- от этого скука потрясающая. Кто не видал революции - тот не знает настоящей скуки. Тягучее удушье.
И было три главных телесных ощущения: голода (скорее всего привыкаешь), темноты (хуже гораздо) и холода (почти невозможно привыкнуть).
В этом длительно-однообразном тройном страдании - цепь вестей о смертях, арестах и расстрелах разных людей.