Цитаты
249561
— Они продолжали жить и чувствовать, — сказал Рикки. — Все подопытные животные. И мы тоже будем, если нас не усыпят.— Да, — согласился Марк. — Ученые считают именно так.Что-то новое появилось во взгляде Рикки, Марк не сразу понял. Испуг? Возбуждение?— Это не просто телепортация, да, папа? Это что-то вроде искривления времени?«Там вечность! — подумалось Марку. — Что он хотел этим сказать, тот преступник, что он хотел сказать?»— В каком-то смысле, да, — ответил он сыну. — Но это объяснение ничего не объясняет, Рик, потому что мы не знаем, что такое искривление времени. Тут дело, может быть, в том, что сознание не переносится элементарными частицами, оно каким-то образом остается целым, единым и неделимым. А кроме того, сохраняет ощущение времени, наверно, искаженное. Впрочем, мы же не знаем, как измеряет время чистое сознание… Более того, мы попросту не представляем себе, что такое чистый разум, без тела.Марк умолк, встревоженно наблюдая за взглядом сына, который вдруг стал острым и пытливым. «Понимает, но в то же время и не понимает», — подумал он. Разум может быть лучшим другом, может позабавить человека, когда, скажем, нечего читать и нечем заняться. Но когда он не получает новых данных слишком долго, он обращается против человека, то есть против себя, начинает рвать и мучать сам себя и, может быть, пожирает сам себя в непредставимом акте самоканнибализма. Как долго это тянется в годах? Для тела джонт занимает 0,000. 000. 000. 067 секунды, но как долго для неделимого сознания? Сто лет? Тысяча? Миллион? Миллиард? Сколько лет наедине со своими мыслями в бесконечном поле времени? И вдруг, когда проходит милиард вечностей — резкое возвращение к свету, форме, телу. Кто в состоянии выдержать такое?
Джонт-рейсы позволяют мгновенно телепортировать грузы и пассажиров на самые дальние расстояния. Есть только одно условие: живой объект должен находиться в бессознательном либо в крепко спящем состоянии, иначе...
Там вечность!
Джонт-рейсы позволяют мгновенно телепортировать грузы и пассажиров на самые дальние расстояния. Есть только одно условие: живой объект должен находиться в бессознательном либо в крепко спящем состоянии, иначе...
Разум может быть лучшим другом, может позабавить человека, когда, скажем, нечего читать и нечем заняться. Но когда он не получает новых данных слишком долго, он обращается против человека, то есть против себя, начинает рвать и мучить сам себя и, может быть, пожирает сам себя в непредставимом акте самоканнибализма.
Джонт-рейсы позволяют мгновенно телепортировать грузы и пассажиров на самые дальние расстояния. Есть только одно условие: живой объект должен находиться в бессознательном либо в крепко спящем состоянии, иначе...
– Ясно, – кивнула Ирина Вячеславовна. – Ну что же, Маргарита, я думаю, все ясно. Пока что принять у вас мы ничего не можем, но в сотрудничестве с вами очень заинтересованы. Если когда-нибудь вам удастся написать что-то более светлое, оптимистичное, так сказать. Если, скажем, ваша порноактриса в конце встретит своего принца и счастливо выйдет замуж…Рита хмыкнула, вспомнив почему-то свою старую злоязыкую соседку Эсфирь Леонидовну, и четко произнесла:– Ирина Вячеславовна, идите в жопу!
Когда она смотрела на него, он был готов на любые безумные поступки. Когда он находился рядом, она, наконец, сбрасывала маску и позволяла себе быть слабой. Но судьба, словно нарочно, разводила их дальше и дальше друг от друга. Его забросила в котел жестокой войны, ее — в гущу сложных событий и бандитских разборок. Их разлуки бесконечны, а встречи редки, как живительный дождь в засуху. Но главное для каждого из них — знать, что другой существует на этой земле, что он еще жив. «Пожалуйста, только...
Рита, замерев на месте, смотрела на него, боясь дышать, чтобы не спугнуть это почти забытое беззаботное выражение лица. Он был так похож сейчас на себя прежнего, на мальчишку из бандитского района, умело скрывающего за приблатненными грубоватыми повадками свою удивительную доброту, отзывчивость, преданную и ласковую натуру. Вечно к нему липли все живые существа – кошки, собаки, раненые птицы – заброшенные звереныши, от природы умеющие чувствовать за нелепыми человеческими масками истинную натуру.
Когда она смотрела на него, он был готов на любые безумные поступки. Когда он находился рядом, она, наконец, сбрасывала маску и позволяла себе быть слабой. Но судьба, словно нарочно, разводила их дальше и дальше друг от друга. Его забросила в котел жестокой войны, ее — в гущу сложных событий и бандитских разборок. Их разлуки бесконечны, а встречи редки, как живительный дождь в засуху. Но главное для каждого из них — знать, что другой существует на этой земле, что он еще жив. «Пожалуйста, только...
Господи, да все это время она живет какой-то фальшивой придуманной жизнью! Прикидывается перед всеми, а главное – перед собой. Делает вид, что она – свободный творческий человек, не желающий связывать себя обязательствами. Этакий вольный стрелок, которому нет нужды продаваться в кабалу, потому что поклонники его творчества сами за ним бегают и согласны сотрудничать на любых условиях. Но ведь это – хрень, жалкая, никого не способная обмануть ложь. Это – как и ее отношения с Маратом – фальшивая, бутафорская свобода. Свобода человека, который только и мечтает, чтобы стать несвободным, мечтает, чтобы с него взяли слово и навесили на шею обязательств. Вот только та сторона не хочет, поэтому приходится улыбаться кровоточащими губами и рассуждать о свободе и независимости как о высшем благе на земле.Чушь! Чушь! Жалкая, съехавшая на затылок маска!
Когда она смотрела на него, он был готов на любые безумные поступки. Когда он находился рядом, она, наконец, сбрасывала маску и позволяла себе быть слабой. Но судьба, словно нарочно, разводила их дальше и дальше друг от друга. Его забросила в котел жестокой войны, ее — в гущу сложных событий и бандитских разборок. Их разлуки бесконечны, а встречи редки, как живительный дождь в засуху. Но главное для каждого из них — знать, что другой существует на этой земле, что он еще жив. «Пожалуйста, только...
Все это ее долбаное робингудство, не подкрепленное нравственными законами, в конце концов оборачивалось только злом. Злом для всех. И в первую очередь для нее самой. За свою жизнь она нарушила десятки общепринятых табу, считая их гнилой мещанской моралью. А что получила в итоге? Полный крах по всем статьям. Все, кому она пыталась этак своеобразно помогать – Аниська, Батон, Санек, Наталья, – либо погибли, либо превратились в омерзительных ей самой подонков. Так, может, с самого начала не стоило себя мнить сверхчеловеком, не подвластным обывательской морали? Может, стоило соблюдать все эти принятые обществом нормы, не высовываться – и всем было бы только лучше?
Когда она смотрела на него, он был готов на любые безумные поступки. Когда он находился рядом, она, наконец, сбрасывала маску и позволяла себе быть слабой. Но судьба, словно нарочно, разводила их дальше и дальше друг от друга. Его забросила в котел жестокой войны, ее — в гущу сложных событий и бандитских разборок. Их разлуки бесконечны, а встречи редки, как живительный дождь в засуху. Но главное для каждого из них — знать, что другой существует на этой земле, что он еще жив. «Пожалуйста, только...
– Господи, Левка, – выдохнула она. – Тебе-то зачем все это нужно? Почему ты вечно со мной возишься, а? – Ну-ну, не провоцируй меня на лживые признания, – отшутился тот. – Просто ты мне чуть менее отвратительна, чем весь остальной мир. Ну, почти весь.
Когда она смотрела на него, он был готов на любые безумные поступки. Когда он находился рядом, она, наконец, сбрасывала маску и позволяла себе быть слабой. Но судьба, словно нарочно, разводила их дальше и дальше друг от друга. Его забросила в котел жестокой войны, ее — в гущу сложных событий и бандитских разборок. Их разлуки бесконечны, а встречи редки, как живительный дождь в засуху. Но главное для каждого из них — знать, что другой существует на этой земле, что он еще жив. «Пожалуйста, только...
Левка драматично закатил глаза:– О, ради бога! Не устраивай мировую скорбь. Я, знаешь, где-то даже доволен. Нет, серьезно, ты же знаешь, как я всегда боялся старости – эти омерзительные пигментные пятна, брылы, морщины. Еще лысина, не дай бог! Ты представляешь меня лысым? Омерзительно! Теперь мне ничто это не грозит.Он перевел дыхание. Над верхней губой блестели капельки пота. Рита подхватила его вдруг отяжелевшую руку и уткнулась лицом в мозолистую Левкину ладонь.– К тому же, – продолжал он, машинально поглаживая кончиками пальцев ее висок. – К тому же смерть от СПИДа – это очень поэтично, правда? И я в хорошей компании – Нуреев, Майлз Дэвис…– Фреди Меркьюри, – тихонько подхватила Рита.
Когда она смотрела на него, он был готов на любые безумные поступки. Когда он находился рядом, она, наконец, сбрасывала маску и позволяла себе быть слабой. Но судьба, словно нарочно, разводила их дальше и дальше друг от друга. Его забросила в котел жестокой войны, ее — в гущу сложных событий и бандитских разборок. Их разлуки бесконечны, а встречи редки, как живительный дождь в засуху. Но главное для каждого из них — знать, что другой существует на этой земле, что он еще жив. «Пожалуйста, только...
И сейчас, стоя над гробом, думала, что Левке бы понравилось, как она выглядит. Он бы сказал: – Гретхен, тебе эта траурная канитель очень к лицу. Этакая демоническая вдовушка! Она была уверена, окажись Левка в какой-то безумной фантасмагорической реальности на собственных похоронах, он бы и тут постоянно шутил и смеялся.
Когда она смотрела на него, он был готов на любые безумные поступки. Когда он находился рядом, она, наконец, сбрасывала маску и позволяла себе быть слабой. Но судьба, словно нарочно, разводила их дальше и дальше друг от друга. Его забросила в котел жестокой войны, ее — в гущу сложных событий и бандитских разборок. Их разлуки бесконечны, а встречи редки, как живительный дождь в засуху. Но главное для каждого из них — знать, что другой существует на этой земле, что он еще жив. «Пожалуйста, только...
Сейчас у него было только одно желание – умирая, смотреть в чистое небо.
Дом старика, как корабль, плывет на мутных волнах житейского моря, он наполнен одиночеством, снами и воспоминаниями. Луч памяти постаревшего хозяина высвечивает яркие эпизоды прошлого, играет таинственными витражами опустелого храма некогда живой, но постепенно мертвеющей души. Слабеющий луч яростно мечется в поисках главного смысла прожитой жизни. Постепенно перед тихой и смиренной душой открывается причастность к чему-то неизмеримо большему, чем то, что было когда-то «я», и, принимая в себя...
– И кроме того, – продолжал кричать он. – Это же чудовищно – знать, что каждую минуту можешь умереть, – как можно вынести это!
Дом старика, как корабль, плывет на мутных волнах житейского моря, он наполнен одиночеством, снами и воспоминаниями. Луч памяти постаревшего хозяина высвечивает яркие эпизоды прошлого, играет таинственными витражами опустелого храма некогда живой, но постепенно мертвеющей души. Слабеющий луч яростно мечется в поисках главного смысла прожитой жизни. Постепенно перед тихой и смиренной душой открывается причастность к чему-то неизмеримо большему, чем то, что было когда-то «я», и, принимая в себя...
Он пытается понять, что происходит, но какой во всем этом смысл? Что-то возникло, шло и оборвалось – и все это без всякого смысла. Человек пришел на эту землю, жил, не чувствуя, как летит время, а потом, когда жизнь, наконец, иссякает, он сознает, что никогда ничего не понимал, не понимал самых простых вещей.
Дом старика, как корабль, плывет на мутных волнах житейского моря, он наполнен одиночеством, снами и воспоминаниями. Луч памяти постаревшего хозяина высвечивает яркие эпизоды прошлого, играет таинственными витражами опустелого храма некогда живой, но постепенно мертвеющей души. Слабеющий луч яростно мечется в поисках главного смысла прожитой жизни. Постепенно перед тихой и смиренной душой открывается причастность к чему-то неизмеримо большему, чем то, что было когда-то «я», и, принимая в себя...
Не является ли добровольность следствием обстоятельств? Нечто, дающее человеку возможность проявить собственную волю и способность к суждению только для того, чтобы в каждом случае поступить неправильно, или, ещё того хуже, бессмысленно? Или, напротив, это внутренняя свобода в каждый данный момент решать свою судьбу, даже в таких ситуациях, когда кажется, что выбора вообще нет?
Дом старика, как корабль, плывет на мутных волнах житейского моря, он наполнен одиночеством, снами и воспоминаниями. Луч памяти постаревшего хозяина высвечивает яркие эпизоды прошлого, играет таинственными витражами опустелого храма некогда живой, но постепенно мертвеющей души. Слабеющий луч яростно мечется в поисках главного смысла прожитой жизни. Постепенно перед тихой и смиренной душой открывается причастность к чему-то неизмеримо большему, чем то, что было когда-то «я», и, принимая в себя...
Слишком короткий сон подобен тонкому или чересчур короткому одеялу, такому, какое, неутомимо и поминутно просыпаясь, стараются поплотнее натянуть на себя. Все мешающие, но не означающие непосредственной опасности звуки и шумы стряхиваются с сознания беспокойными, включенными в сновидения движениями. Это холодный сон, в таком сне мерзнут и пробуждаются в ознобе.
Дом старика, как корабль, плывет на мутных волнах житейского моря, он наполнен одиночеством, снами и воспоминаниями. Луч памяти постаревшего хозяина высвечивает яркие эпизоды прошлого, играет таинственными витражами опустелого храма некогда живой, но постепенно мертвеющей души. Слабеющий луч яростно мечется в поисках главного смысла прожитой жизни. Постепенно перед тихой и смиренной душой открывается причастность к чему-то неизмеримо большему, чем то, что было когда-то «я», и, принимая в себя...
Пыль прошлого невидима, нет никакой надежды стряхнуть ее прочь.
Дом старика, как корабль, плывет на мутных волнах житейского моря, он наполнен одиночеством, снами и воспоминаниями. Луч памяти постаревшего хозяина высвечивает яркие эпизоды прошлого, играет таинственными витражами опустелого храма некогда живой, но постепенно мертвеющей души. Слабеющий луч яростно мечется в поисках главного смысла прожитой жизни. Постепенно перед тихой и смиренной душой открывается причастность к чему-то неизмеримо большему, чем то, что было когда-то «я», и, принимая в себя...
Мертвые не уходят. Ни один. И прошлое тоже никуда не уходит.
Дом старика, как корабль, плывет на мутных волнах житейского моря, он наполнен одиночеством, снами и воспоминаниями. Луч памяти постаревшего хозяина высвечивает яркие эпизоды прошлого, играет таинственными витражами опустелого храма некогда живой, но постепенно мертвеющей души. Слабеющий луч яростно мечется в поисках главного смысла прожитой жизни. Постепенно перед тихой и смиренной душой открывается причастность к чему-то неизмеримо большему, чем то, что было когда-то «я», и, принимая в себя...
Как легко, оказывается, заканчивается жизнь, надо просто уехать и все оставить - все, что было твоим домом
Тонкая, трогательная и лиричная история взросления девочки Элли. Книга о том времени, когда мечты были маленькими и исполнимыми, а бог был кроликом. Это история о рано повзрослевшей девочке, взвалившей на свои детские плечи груз взрослых проблем. Её единственными близкими друзьями были кролик по кличке Бог и странная девочка Дженни Пенни. Это история о детстве и взрослении, о любви и дружбе, о мужестве перед лицом болезни и трудностей, о стойкости, о понимании, о семье, о поисках своего места в...
Она вышла и прислонилась к стене, попробовала заплакать, но слезы пока не приходили, как не приходило и понимание того, что случилось. Никто не попытался утешить ее. У каждого было свое горе. И каждое горе было тяжелее, чем твое.
Тонкая, трогательная и лиричная история взросления девочки Элли. Книга о том времени, когда мечты были маленькими и исполнимыми, а бог был кроликом. Это история о рано повзрослевшей девочке, взвалившей на свои детские плечи груз взрослых проблем. Её единственными близкими друзьями были кролик по кличке Бог и странная девочка Дженни Пенни. Это история о детстве и взрослении, о любви и дружбе, о мужестве перед лицом болезни и трудностей, о стойкости, о понимании, о семье, о поисках своего места в...
Он всегда говорил, что с правдой чересчур носятся; в конце концов еще никто не получал премии за то, что говорил правду
Тонкая, трогательная и лиричная история взросления девочки Элли. Книга о том времени, когда мечты были маленькими и исполнимыми, а бог был кроликом. Это история о рано повзрослевшей девочке, взвалившей на свои детские плечи груз взрослых проблем. Её единственными близкими друзьями были кролик по кличке Бог и странная девочка Дженни Пенни. Это история о детстве и взрослении, о любви и дружбе, о мужестве перед лицом болезни и трудностей, о стойкости, о понимании, о семье, о поисках своего места в...
Иногда жизнь бывает слишком добра к тебе. И ты чувствуешь, что не заслуживаешь этого.
Тонкая, трогательная и лиричная история взросления девочки Элли. Книга о том времени, когда мечты были маленькими и исполнимыми, а бог был кроликом. Это история о рано повзрослевшей девочке, взвалившей на свои детские плечи груз взрослых проблем. Её единственными близкими друзьями были кролик по кличке Бог и странная девочка Дженни Пенни. Это история о детстве и взрослении, о любви и дружбе, о мужестве перед лицом болезни и трудностей, о стойкости, о понимании, о семье, о поисках своего места в...
— Идиотка, — сказал брат, привлекая меня к себе, — зачем ты это сделала? — Чтобы спасти его. А ты зачем это сделал? — Чтобы спасти тебя. — Элл, — завопила Нэнси с берега, — если ты так уж не хочешь, чтобы я выходила замуж, могла бы сказать мне об этом, а не топиться!
Тонкая, трогательная и лиричная история взросления девочки Элли. Книга о том времени, когда мечты были маленькими и исполнимыми, а бог был кроликом. Это история о рано повзрослевшей девочке, взвалившей на свои детские плечи груз взрослых проблем. Её единственными близкими друзьями были кролик по кличке Бог и странная девочка Дженни Пенни. Это история о детстве и взрослении, о любви и дружбе, о мужестве перед лицом болезни и трудностей, о стойкости, о понимании, о семье, о поисках своего места в...
Рождественские украшения были те же, что и в прошлом году: полинявшие, старые. Вокруг портрета королевы они обвисли так уныло, что это граничило с государственной изменой.
Тонкая, трогательная и лиричная история взросления девочки Элли. Книга о том времени, когда мечты были маленькими и исполнимыми, а бог был кроликом. Это история о рано повзрослевшей девочке, взвалившей на свои детские плечи груз взрослых проблем. Её единственными близкими друзьями были кролик по кличке Бог и странная девочка Дженни Пенни. Это история о детстве и взрослении, о любви и дружбе, о мужестве перед лицом болезни и трудностей, о стойкости, о понимании, о семье, о поисках своего места в...
Мир остается прежним, только становится немного хуже.
Тонкая, трогательная и лиричная история взросления девочки Элли. Книга о том времени, когда мечты были маленькими и исполнимыми, а бог был кроликом. Это история о рано повзрослевшей девочке, взвалившей на свои детские плечи груз взрослых проблем. Её единственными близкими друзьями были кролик по кличке Бог и странная девочка Дженни Пенни. Это история о детстве и взрослении, о любви и дружбе, о мужестве перед лицом болезни и трудностей, о стойкости, о понимании, о семье, о поисках своего места в...
(...) ни капли зависти не просочилось ни в ее голос, ни в сознание. Такой уж она была : всегда благодарной за то, что имеет. Ее стакан был не только наполовину полон, но к нему словно прилагалась гарантия постоянного пополнения.
Тонкая, трогательная и лиричная история взросления девочки Элли. Книга о том времени, когда мечты были маленькими и исполнимыми, а бог был кроликом. Это история о рано повзрослевшей девочке, взвалившей на свои детские плечи груз взрослых проблем. Её единственными близкими друзьями были кролик по кличке Бог и странная девочка Дженни Пенни. Это история о детстве и взрослении, о любви и дружбе, о мужестве перед лицом болезни и трудностей, о стойкости, о понимании, о семье, о поисках своего места в...