Насколько я знаю, завтраки, которыми кормит имперская служба безопасности, обычно не такие щедрые
Составление хронологических таблиц было его излюбленным средством, способом отыскать порядок в тумане кажущихся случайными фактов.
Думаешь, они прослушивают и туалет? Они прослушивают все.
В Большом зале проводятся только самые торжественные церемонии германского рейха. Он вмещает сто восемьдесят тысяч человек. Одно интересное непредвиденное явление: дыхание такого количества людей собирается под куполом и образует облака, которые выпадают в виде легкого дождя. Большой зал – единственное здание в мире, образующее собственный климат…
Кто-то даже собирается писать официальную историю официальных историй.
В министерстве пропаганды появилась новая идея: лучшее время для важных сообщений – конец рабочего дня. Новость, таким образом, доходила до людей на публике, в товарищеской атмосфере – исключалась возможность для личного скептицизма или пораженчества. Кроме того, все сообщения по радио планировались так, что рабочие уходили домой чуть раньше, скажем, без десяти пять вместо пяти, что создавало чувство удовлетворения, подсознательно связывало режим с хорошим настроением. Так было в те дни. В белоснежном Дворце пропаганды на Вильгельмштрассе работало больше психологов, чем журналистов.
Было что-то еще, что каждое утро вытаскивало его из постели навстречу неприветливому дню. Это было желание знать.
Чтобы натворить такое, нужно было время. Время, злоба и уверенность, что никто не помешает.
Предположим, остаются ещё китайцы, но на вашем месте я предпочел бы лучше попытать счастья в концлагере.
Швейцарцы говорят: чем больше лет деньгам, тем труднее их увидеть.
Они слышали одни и те же речи, читали одни и те же лозунги и ели обеды из одного блюда – в помощь страдающим от зимы. Они были рабочими лошадками режима, не знали другой власти, кроме власти партии, и были такими же надежными и обычными, как «фольксвагены» крипо.
Выше, длиннее, больше, шире, дороже… Даже победив, думал Марш, Германия страдала комплексом неполноценности, свойственным парвеню, выскочке. Все приходилось сравнивать с тем, что есть у иностранцев…
– Что делать, – произнес он, – если, посвятив жизнь розыску преступников, постепенно начинаешь понимать, что настоящие преступники – это люди, на которых ты работаешь? Что делать, когда все тебе твердят: не мучайся, ничего, дескать, не поделаешь, все это было давно?Она посмотрела на него не так, как раньше.– Должно быть, вы сходите с ума.– Или хуже того. Ко мне возвращается рассудок.
В допросах есть своя ирония: они могут дать допрашиваемому столько же, если не больше, сколько допрашивающему.
Всему свое время. История учит терпению.
"Работа делает тебя свободным." Лозунг трудовых лагерей.
-Обиделась?
-Нет! Ну так, на пару минуточек, если только.
-Я просить не умею и все же попрошу...
-О чём?
-Если согласна быть со мной, наберись терпения. Я подаюсь дрессировке, но не сразу.
Вот смотрю на неё и в полной мере постигаю сакральный смысл изречение "в тихом омуте черти водятся". Да такие, что посоревнуется с моими. Честно говоря, тихо тащусь от этого!
Мдааа, Чижова, ничего у нас с тобой не получиться. Помниться я говорил, что ты меня не потянешь. Я ошибся! Это я тебя не потяну, только утяну. На дно. А тебе туда не надо. Там нет ничего интересного. Уж, поверь!
Верность клану выше родства.
Самая страшная война - гражданская, когда брат поднимает руку на брата, отец на сына, внук на деда.
Если хочешь выведать что-то у собеседника, напои его или, в крайнем случае, разозли.
— Не на что здесь смотреть, люди, — заявил громко первый. — С этим покончено. Все могут расходиться по домам.
Но толпа уже не интересовалась ими. Лучи фонариков обратились на Каприс.
— Это же маленькая девочка! — сказал кто-то, и люди придвинулись ближе.
Каприс направила свой фонарь в лицо горожанину, потом другому, третьему. И вдруг отчаянно бросилась к Тревину, спрятала лицо у него на груди.
— Что будем делать? — прошептала она.
— Тихо. Подыгрывай.
Тревин погладил ее по затылку и встал. Острая боль в ляжке — он что-то растянул.
Центральному аппарату дерзко бросили вызов, на который нужно было достойно ответить. Власти ответили массовыми репрессиями (...)