Мои цитаты из книг
- Вот и правильно. Люди не любят рассказывать о себе.
Мильвио рассмеялся.
- Что тут смешного? - удивилась Лавиани.
- Твои слова разумеется. Я вот частенько встречаю болтунов в своей жизни. Слова не дают вставить, говорят и говорят. Всегда можно узнать много нового, но пользы от подобной информации даже на медяк не наберется.
Читают Jo, Aira Sever, Dju.
Эпоха великих волшебников подошла к концу тысячу лет назад, оставив после себя лишь темные легенды да руины.
Но некоторые уверены – где-то по дорогам истерзанного Катаклизмом материка все еще бродит мятежный маг Тион, ученик самого Скованного, способный вернуть мир к процветанию.
Лавиани, Шерон и Тэо спешат по следу волшебника, а вокруг пробуждается синее пламя, говорящее о том, что нынешняя эпоха подходит к концу.
Я добрая и терпеливая женщина и не пихаю музыкантов в пламя, даже если мне не нравится их бренчание.
Читают Jo, Aira Sever, Dju.
Эпоха великих волшебников подошла к концу тысячу лет назад, оставив после себя лишь темные легенды да руины.
Но некоторые уверены – где-то по дорогам истерзанного Катаклизмом материка все еще бродит мятежный маг Тион, ученик самого Скованного, способный вернуть мир к процветанию.
Лавиани, Шерон и Тэо спешат по следу волшебника, а вокруг пробуждается синее пламя, говорящее о том, что нынешняя эпоха подходит к концу.
Когда юношеской глупости во мне было гораздо больше, чем жизненного опыта, слава, деньги и красотки с ночными попойками казались довольно важны.
Читают Jo, Aira Sever, Dju.
Эпоха великих волшебников подошла к концу тысячу лет назад, оставив после себя лишь темные легенды да руины.
Но некоторые уверены – где-то по дорогам истерзанного Катаклизмом материка все еще бродит мятежный маг Тион, ученик самого Скованного, способный вернуть мир к процветанию.
Лавиани, Шерон и Тэо спешат по следу волшебника, а вокруг пробуждается синее пламя, говорящее о том, что нынешняя эпоха подходит к концу.
Если ты считаешь себя самым умным и хитрым, то всегда найдется тот, кто докажет тебе ошибочность этого заблуждения.
Читают Jo, Aira Sever, Dju.
Эпоха великих волшебников подошла к концу тысячу лет назад, оставив после себя лишь темные легенды да руины.
Но некоторые уверены – где-то по дорогам истерзанного Катаклизмом материка все еще бродит мятежный маг Тион, ученик самого Скованного, способный вернуть мир к процветанию.
Лавиани, Шерон и Тэо спешат по следу волшебника, а вокруг пробуждается синее пламя, говорящее о том, что нынешняя эпоха подходит к концу.
– Вы о ком? – обомлел Шнейдер.– О Киршау! Вообразил, что в Европе живет. Порядок желает навести, чтобы в полиции все по закону было. А ведь ему по-хорошему все объясняли! У нас тут не Европа, у нас законы нарочно так писаны, чтобы жить по ним было нельзя! Понимаешь?– Нет!– Если всех преступивших эти законы наказывать, вся Россия кандалами зазвенит! Ведь ничего нельзя, на каждый чих десять разрешений нужно. Все налоги платить – разоришься, взяток и откупных не брать – с голоду подохнешь. Поэтому мы не по закону живем, а по неписаным правилам: ты – мне, я – тебе; рука руку моет; бери по чину; не ешь один – подавишься! Запиши, запиши, а то забудешь! И еще одно: Бога не забывай! Согрешил – и в церковь, грехи отмаливать! Главное, чтоб Бог простил, а здесь мы уж как-нибудь договоримся! Если правила эти простые соблюдать, закон тебе не страшен. Спи спокойно, но помни: на крючке висишь. Кому надо все про тебя знают! Если нос задерешь, скрысятничаешь, место свое перепутаешь, возомнишь черт-те что и страх потеряешь – будьте любезны! Обрушится на тебя закон всей своей тяжестью! Вон Юрка Голова купца Любушкина обнес, а поделиться со мною забыл. Все! Шлепает Юрка в Тобольск!
А Киршау и полицмейстером чудил, а уж как обером стал… Вызвал как-то: «Сколько надо времени, чтобы всех-всех мазуриков питерских переловить?» Чудило! Если я их всех переловлю, на что жить буду? На жалованье? На него даже моих тараканов не прокормишь.
А все эти правила, думаешь, я придумал? Кабы я, меня надо к стенке ставить. Нет! Как деды молились, так и мы вслед за ними, испокон веков это тянется. И никакие грозные цари ничего поменять не могут. Так, попугать, народец проредить, на хлебные места родичей поставить. А суть – она не меняется.
Нынешний император на немцев ставку сделал. Порядок ему прусский приглянулся, думает, если германцев по верхам расставить, и у нас, как в Пруссии, будет. Нет! Это все от молодости! Чтоб стало как в Пруссии, не только начальников, народ надо оттуда пригнать! А начальников немецких мы тихой сапой перекуем. У нас что немцы, что китайцы, даже негры поживут, оглядятся – и пошли-поехали воровать… Нельзя потому что иначе!
Есть, конечно, которые упорствуют. Киршау этот, Тоннер твой опять же. Себе только хуже делают! Для таких-то у нас закон и писан!– Что? Киршау тоже в Тобольск?– Как карта ляжет! Может, и доиграется! Я-то сам никому зла не желаю, ты знаешь! Думаю, комендантом отправят куда-нибудь в глушь, где и красть-то нечего. Там им, честным, самое и место!
Петербург, 1829 год. Город потрясает череда самоубийств и несчастных случаев: застрелился граф Ухтомский, поручик Репетин сломал себе шею, упав с лошади, а барона Баумгартена нашли в петле. Полиция все списывает на случайное стечение обстоятельств, но судебный врач, Илья Андреевич Тоннер, иного мнения. Ему удается выяснить крайне интересную деталь: в этом деле замешана дама, чье лицо скрыто под вуалью. Тоннер уверен, что даме известны многие тайны, в том числе и загадки произошедших убийств... ...
...каламбур Севильского о "пастернакипи" и "мандельштампе".
Мемуары выдающегося писателя и историка литературы Эммы Герштейн (1903 г.р.) посвящены Осипу Мандельштаму, Анне Ахматовой, Борису Пастернаку, Льву Гумилеву, Николаю Харджиеву и другим литераторам и ученым, без которых мы не можем представить XX век русской культуры. Под полемическим пером Э. Герштейн возникают не только `картины литературного быта` Москвы и Ленинграда 20-60-х годов, полные драматизма, но и появляется ушедшая эпоха великих потрясений в своей трагической полноте.
... На коробке папирос "Норд" О. написал Шенгели (по имени его книги), вспомнили, что "Планер" и Шенгелевы стихи, и папиросы (*книги .. Шенгели "Норд", 1927; "Планер", 1935). Я на коробке прочёл сорт: "Шенгели - I сорт. В!" Стали применять для папирос названия. Вот "Tristia" подходит. "Камень" - нет, а "Египетская марка" - чрезвычайно. "Сестра моя жизнь" - гильзы.
Мемуары выдающегося писателя и историка литературы Эммы Герштейн (1903 г.р.) посвящены Осипу Мандельштаму, Анне Ахматовой, Борису Пастернаку, Льву Гумилеву, Николаю Харджиеву и другим литераторам и ученым, без которых мы не можем представить XX век русской культуры. Под полемическим пером Э. Герштейн возникают не только `картины литературного быта` Москвы и Ленинграда 20-60-х годов, полные драматизма, но и появляется ушедшая эпоха великих потрясений в своей трагической полноте.
Садись к окну. Готовь себе обед -
Овсяный суп, стакан пустого чаю,
Смотри на мир. Подумай, сколько лет
Ты прожил бы, его не замечая.Зато теперь, когда пришла беда,
Ты видишь всё, ты стал самим собою.
Будь благодарен ей, она всегда
была твоей единственной судьбою.Она решила: что тебе терять?
И эту жизнь, слепую и глухую,
Оборовала. И вот уже опять
Тебя ведёт, уча и указуя.
Мемуары выдающегося писателя и историка литературы Эммы Герштейн (1903 г.р.) посвящены Осипу Мандельштаму, Анне Ахматовой, Борису Пастернаку, Льву Гумилеву, Николаю Харджиеву и другим литераторам и ученым, без которых мы не можем представить XX век русской культуры. Под полемическим пером Э. Герштейн возникают не только `картины литературного быта` Москвы и Ленинграда 20-60-х годов, полные драматизма, но и появляется ушедшая эпоха великих потрясений в своей трагической полноте.
- Какой у нас длинный и благополучный роман.
- Это не роман, - возражаю. Объясняю: - Мы редко видимся, поэтому между нами не стоит ничего раздражающего, повседневного. Если бы мы жили в одном городе, всё было бы иначе.
Мемуары выдающегося писателя и историка литературы Эммы Герштейн (1903 г.р.) посвящены Осипу Мандельштаму, Анне Ахматовой, Борису Пастернаку, Льву Гумилеву, Николаю Харджиеву и другим литераторам и ученым, без которых мы не можем представить XX век русской культуры. Под полемическим пером Э. Герштейн возникают не только `картины литературного быта` Москвы и Ленинграда 20-60-х годов, полные драматизма, но и появляется ушедшая эпоха великих потрясений в своей трагической полноте.
Что ж, это только доказывает, что они оба в полной мере остались людьми, а на сегодняшний день это самое ценное, что только есть в мире.
Молодая репортерша Эмили Бакстер оказалась одной из немногих переживших красный дождь, вызванный пришельцами и уничтоживший человечество. Но на смену потопу и вызванной им эпидемии приходит еще больший ужас. Мутировавшая земля порождает новую, устрашающую форму жизни. Теперь единственный шанс спастись для Эмили — отправиться на далекую Аляску, где нашли себе убежище остальные выжившие. Путь от Нью-Йорка до Аля ски обещал быть долгим и трудным, ведь вещей у нее всего ничего, а сопровождает ее...