Мои цитаты из книг
Сильный, жалеющий себя, - это просто курам на смех.
Впервые на русском — интеллектуальный бестселлер современного американского классика, друга и соратника Кена Кизи. Журналист Кристофер Лукас получает заказ на книгу о так называемом иерусалимском синдроме — том виде мании величия, когда паломнику мнится, что он владеет божественными силами, что на него возложена пророческая миссия по спасению мира. А на пороге нового тысячелетия Иерусалим стал полем битвы за возвращение святынь — битвы, в которой участвуют ортодоксы всех религий, самозваные...
...ничего нельзя постичь, оценить или определить, кроме как через страстное желание. Страны в изгнании, Бога в Его незримости, любви в ее утрате. И что каждый все теряет в конце концов. Но пока жизнь продолжается, определенных вещей лишить невозможно. Те вещи, которые любишь особой любовью, окончательно потерять нельзя.
Впервые на русском — интеллектуальный бестселлер современного американского классика, друга и соратника Кена Кизи. Журналист Кристофер Лукас получает заказ на книгу о так называемом иерусалимском синдроме — том виде мании величия, когда паломнику мнится, что он владеет божественными силами, что на него возложена пророческая миссия по спасению мира. А на пороге нового тысячелетия Иерусалим стал полем битвы за возвращение святынь — битвы, в которой участвуют ортодоксы всех религий, самозваные...
В Израиле для каждого что-то есть.
Впервые на русском — интеллектуальный бестселлер современного американского классика, друга и соратника Кена Кизи. Журналист Кристофер Лукас получает заказ на книгу о так называемом иерусалимском синдроме — том виде мании величия, когда паломнику мнится, что он владеет божественными силами, что на него возложена пророческая миссия по спасению мира. А на пороге нового тысячелетия Иерусалим стал полем битвы за возвращение святынь — битвы, в которой участвуют ортодоксы всех религий, самозваные...
Помни, где ты находишься. Это Иерусалим. То, что происходит здесь, отличается от происходящего где-то еще. И иногда оно изменяет мир.
Впервые на русском — интеллектуальный бестселлер современного американского классика, друга и соратника Кена Кизи. Журналист Кристофер Лукас получает заказ на книгу о так называемом иерусалимском синдроме — том виде мании величия, когда паломнику мнится, что он владеет божественными силами, что на него возложена пророческая миссия по спасению мира. А на пороге нового тысячелетия Иерусалим стал полем битвы за возвращение святынь — битвы, в которой участвуют ортодоксы всех религий, самозваные...
Порой он думал — жалея старика, себя и разномастный круг их последователей, — как невероятно трудно поверить в то, что под небом Иерусалима когда-нибудь было или будет что-то похожее на Избавление Божие. Вообще что-нибудь, кроме этой глубокой, равнодушной синевы, этого первого и священнейшего бесстрастного неба.
Впервые на русском — интеллектуальный бестселлер современного американского классика, друга и соратника Кена Кизи. Журналист Кристофер Лукас получает заказ на книгу о так называемом иерусалимском синдроме — том виде мании величия, когда паломнику мнится, что он владеет божественными силами, что на него возложена пророческая миссия по спасению мира. А на пороге нового тысячелетия Иерусалим стал полем битвы за возвращение святынь — битвы, в которой участвуют ортодоксы всех религий, самозваные...
Если я владею прошлым, то владею землей, по которой вы ходите.
Впервые на русском — интеллектуальный бестселлер современного американского классика, друга и соратника Кена Кизи. Журналист Кристофер Лукас получает заказ на книгу о так называемом иерусалимском синдроме — том виде мании величия, когда паломнику мнится, что он владеет божественными силами, что на него возложена пророческая миссия по спасению мира. А на пороге нового тысячелетия Иерусалим стал полем битвы за возвращение святынь — битвы, в которой участвуют ортодоксы всех религий, самозваные...
Демонстрирующие горе на самом деле ведь редко нуждаются в настоящем утешении, потому что именно приключившееся с ними несчастье делает их на какое-то время особенными, выводит за границы привычного равнодушия окружающих.
Знатоки живописи, конечно, помнят две небольшие работы антверпенского "Мастера зимних пейзажей" из эрмитажной коллекции и не ошибутся, предположив, что в книге, название которой копирует эту подпись, действие будет сопряжено каким-то образом и с живописью, и с тайной, и с безымянностью. Ритмы внутренней речи героев и естественность их странных поступков придают этому почти детективному роману характер хорошей джазовой пьесы, интрига которой разворачивается неспешно, но постепенно захватывает и...
Но ведь настоящая мысль, она это точно знала, никогда к определенности не приводит. Да и что это такое - определенность? То, что имеет предел и, значит, не способно к развитию? Настоящая мысль, если в нее удается вскочить на ходу, никогда и нигде не останавливается. Она, словно обезумевший трамвай, несется вперед и вперед, туда, где кончаются рельсы, игнорируя всяческие ловушки в виде дорожных знаков и - тем более - депо. Любая остановка для нее смертельна, ибо это - всего лишь чужая подсказка. Отречься от общеизвестного. Пренебречь очевидным. На такую мысль редко кто отваживается.
Знатоки живописи, конечно, помнят две небольшие работы антверпенского "Мастера зимних пейзажей" из эрмитажной коллекции и не ошибутся, предположив, что в книге, название которой копирует эту подпись, действие будет сопряжено каким-то образом и с живописью, и с тайной, и с безымянностью. Ритмы внутренней речи героев и естественность их странных поступков придают этому почти детективному роману характер хорошей джазовой пьесы, интрига которой разворачивается неспешно, но постепенно захватывает и...
Известно ведь, что книга совершается дважды: за столом пишущего и в руках читающего. Иногда кажется, что второе совершение даже важнее, особенно если читающий обладает таким талантом веры в предлагаемые обстоятельства как её дочь.
Знатоки живописи, конечно, помнят две небольшие работы антверпенского "Мастера зимних пейзажей" из эрмитажной коллекции и не ошибутся, предположив, что в книге, название которой копирует эту подпись, действие будет сопряжено каким-то образом и с живописью, и с тайной, и с безымянностью. Ритмы внутренней речи героев и естественность их странных поступков придают этому почти детективному роману характер хорошей джазовой пьесы, интрига которой разворачивается неспешно, но постепенно захватывает и...
admin
добавил цитату
из книги
«Рождественский кинжал»
5 лет назад
Ему было плевать, что он мучает людей: он мучил самого себя и, очевидно, считал это достаточной причиной, чтобы быть безжалостным с другими.