“What kind of half-assed apocalypse are they running down there?” Amos said.
“Give ’em a break. It’s their first.”
Чем хороша потеря иллюзий, — думал он, — так это тем, что можно больше не притворяться
Мой стих дойдет
через хребты веков
и через головы
поэтов и правительств.
Мой стих дойдет,
но он дойдет не так,—
не как стрела
в амурно-лировой охоте,
не как доходит
к нумизмату стершийся пятак
и не как свет умерших звезд доходит.
Мой стих
трудом
громаду лет прорвет
и явится
весомо,
грубо,
зримо,
как в наши дни
вошел водопровод,
сработанный
еще рабами Рима.
Уважаемые
товарищи потомки!
Роясь
в сегодняшнем
окаменевшем говне,
наших дней изучая потемки,
вы,
возможно,
спросите и обо мне
Она немного музыкант, немного чертежник и немножко доктор, но в общем — ничего. (Пауза.) Самое страшное то, что она совершенно лишена собственных интересов.
Вероятно, вы верите, что человека делает сильным одиночество. Бойтесь этой мысли, она приведет вас к эгоизму.
Любовь делает человека сначала слепым, а потом нищим.
Вам надо научиться быть черствой. Это входит в обязанности врача. Жалейте молча, краешком сердца, так, чтобы никто не заметил.
Если живешь по-настоящему, то завтрашний день всегда лучше вчерашнего.
Я никогда не говорила вам правды, решила вычеркнуть прошлое из своей памяти… Я думала — так будет легче… Но ошиблась. Я ничего не могу забыть.