— Убийца — Рамон Фернандес, ты что!
— Да. Все так считают. Все давали такие показания. Но вот еще бы Рамона спросить, для полноты картины.
Удивительно, как тесен мир. Или это круг нашего общения страшно широк, а мы об этом даже не подозреваем? И еще удивительнее, что я был среди ликующих идиотов-патриотов на площади Одеон второго августа четырнадцатого года. Хотя ликовал не очень-то — чувствовал, наверное, что из этого получится. Для Германии и для меня лично. Но не пойти не смог: странное, влекущее, повелительно зовущее чувство общности с народом. Даже если этот народ на четыре пятых — ликующие идиоты. Страх быть вне улья, вне стаи, вне массы, которая потеет, орет, втискивает тебя в общее мясное тело нации.
— О, друг Гораций… — улыбнулся митрополит Иосиф. — Сколько всего на свете… Никому и не приснится.
— Но если бы мы тогда не отказались? Если бы он стал канцлером Германии, а я бы стал премьер-министром России? Ведь могло же так случиться. Вполне могло бы. Мы были молоды и сильны. Мы были добры. Мы были трезвы умом. Боже милосердный! От скольких страданий мы бы избавили свои народы.
— Что-что, владыка? — привстал молодой монах, брат милосердия, дремавший на стуле около постели.
— Свои народы, — повторил владыка Иосиф. — И все человечество.
Но я понял нечто более важное: бороться надо не за свободные выборы и отмену цензуры. Это всё придет потом. Сначала надо бороться за чувство собственного достоинства. За свою личность. Это борьба, которую каждый ведет в одиночку...
<Почему они стремятся к вечной власти? Наверное, сначала они хотят хорошего, только хорошего. Народная свобода, зажиточные граждане, вечный мир с соседями и все прочее. Потом они боятся потерять комфорт>...
...<Да и житейский комфорт тоже, - продолжал я. - К роскоши и прислуге тоже привыкаешь. Ну а потом, уже совсем потом, через годы такой жизни, лги просто боятся отвечать за свои преступления. Потому что никому не удается удержаться у власти без преступлений, к сожалению. Чем дольше у власти, тем больше преступлений, тем страшнее расплата, и всё новые преступления нужны, чтоб отодвинуть расплату. Порочный круг, я же говорю.>
Даже хромающая, она была бесконечно красивей.
— Слушай, Ника! Ну, те, из села, ясное дело, зачем потопали в суд. Им вечно кажется, что их надули, они вечно ищут правду, но ты-то зачем туда попер?!— А мне хотелось посмотреть, что там, за теми холмами.— Ты же меня об этом уже спрашивал. И я сказал, что там город.— А я хотел посмотреть, какой он из себя. Тот город.— Сын мой, кто же в Сороки ходит пешком! Туда ездят!
Шли парами, несли на руках сонных ребятишек и все оглядывались, чего бы еще прихватить с собой, что бы принести домой. Крестьяне по натуре, они должны каждый раз что-то принести домой, хоть мелочь какую.
Впрочем, бедность, когда люди еще совсем молоды, зовется не бедностью, а началом.