Сильнее всего ненавидишь того, перед кем ты спасовал
Легенда по своей природе оценивается выше, чем правда.
Чем увереннее делаешь ставку на человеческую глупость, тем больше шансов на успех
— На пробежку собралась? — Так, ненадолго. Миль на шестнадцать. — Жуть, – никогда не понимала прелести пробежек. Это ведь скучно до зевоты. – У тебя кризис среднего возраста? Помощь нужна?
Красота – примерно как арка из шариков. Нетрудно добиться, просто много утомительной, однообразной работы.
Пока не появятся свои дети, не поймешь, как часто твоя мать представляла твою смерть. Такова мрачная тайна материнства: с самого рождения ребенка, а то и раньше, ты воображаешь ужаснейшие трагедии. Твой двухлетний малыш незаметно пробрался к бассейну. Шестилетний ребенок на блестящем красном велосипеде мчится прямиком под автобус. Бунтующий подросток соглашается прокатиться с незнакомцем с самыми недобрыми намерениями. И нет этому конца.
– Ваша прошлая жизнь, если подумать, представляла собой одну большую кровавую лотерею, в которой считанные единицы обогащались, оставляя других умирать в голоде, холоде и нищете. Империя принесла на ваши земли относительный порядок, позволяющий людям меньше беспокоиться о завтрашнем дне, обеспечивающий более-менее равные шансы для всех, а не только для избранных. Но нет же! Вместо благодарности вы затаили на нас злобу, обвиняя нас в том, что мы украли лично ваш счастливый билет, помешали вырвать у судьбы причитающийся исключительно вам приз! И только интеллектуальная немощь не дает вам понять, что для подавляющего большинства призом вполне могло стать место на кладбище!
Парень взмахнул намотанной на руку цепью, и в тот же миг Голстейн отпущенной пружиной метнулся вперед.
Он прошмыгнул под лязгающим стальным хлыстом и своим плечом врезался нападавшему в живот. Короткий рывок вверх – и главарь отлетел в сторону, путаясь в собственной цепи. Он не успел еще рухнуть с высоты на ящики, как правая рука генерала, прятавшаяся доселе под курткой, стремительным змеиным броском уже атаковала второго нападавшего. В воздухе промелькнуло расписанное серым узором лезвие…
Вся разница между Инспектором и напавшими на него уличными дебоширами состояла в том, что они ранее только дрались с другими такими же забияками. Голстейна же армейская жизнь неоднократно сводила с теми, кто намеревался его убить. И ему приходилось убивать в ответ, быстро и надежно, поскольку второй попытки в таких ситуациях тебе никто не даст.
Спокойно стоящий у перрона караван представлял собой, разумеется, не столь феерическое зрелище, нежели мчащийся на полном ходу, но все равно производил неизгладимое впечатление. Для того, чтобы разглядеть верхние палубы огромных эшелонов, приходилось запрокидывать голову, рискуя вновь обо что-нибудь споткнуться или врезаться в другого человека.
Вальхем позволил себе маленькую роскошь просто прогуляться вдоль состава из конца в конец, разглядывая мощные, изъеденные песками корпуса секций, чудовищного размера колеса и приводящие их в движение сочленения рычагов и стальных балок.
Вот начищенный до блеска и сверкающий на солнце изумрудно-зеленый эшелон Лажонна – он явно счастлив и горд тем, что ему в очередной раз доверили возглавить караван. А вот – тяжко кряхтящие секции, доверху груженые удобрениями или стройматериалами. По их бокам расползаются пятна ржавчины, а сочленения рычагов и кривошипов жалобно лязгают и сочатся темным маслом – эти машины выглядят как древние выбивающиеся из сил клячи, которых нерадивые хозяева вновь и вновь заставляют тянуть ярмо...
Надо волю в кулак, а сопли и слезы – в тряпочку. У кого нет врагов, тот ничего не стоит! Тот вообще не человек.