но я не могу, ведь тогда мне придётся признаться: нас всегда было трое, но, пока я выбирала, кто из вас лишний, лишней была только я.
Бабушка, бабушка, почему у тебя такая короткая память? Чтобы не помнить дурного, внученька.
Можно бороться за семью, но не с самой семьёй же.
Невозможно отбиться в темноте, когда не знаешь, от чего именно отбиваться.
Нет никаких нормальных семей. И людей нор-мальных нет. Есть просто люди и просто семьи. Каж-дый человек искалечен сам по себе. Семья может как подлечить, так и докалечить.
И ты замечаешь, что такие, как ты, не нравятся, ведь нравятся не те, кто хочет нравиться, а те, кто не оставляет равнодушным, а кто ты?
Мы в детстве играли в докторов, а теперь каждый играет в сам себе психолога, попутно забывая отличать игру воображения от реальности.
Знаешь, что я поняла? Лучше быть хорошим, не лучшим. Хорошее - универсально. Хорошее остаётся таким вне конкуренции, а лучшее - это крайность, борьба, в которой по шагу, незаметно, пересекается грань, когда лучшее превращается в свою противоположность.
- Не надо меня жалеть. - Надо. Всех нас жалеть - надо.
А что, если человек и есть старейший коронавирус, передавшийся от животного - через что там: дубинку? труд? божье дыхание? А что, если Бог - не творец, а учёный, и он всего лишь заигрался в лаборатории, сотворив вирус человека, который оказалось не удержать в пробирке? Животное заболело и превратилось в человека. А человек заразил весь мир. Пока Эдип искал причину мора, мором был лишь сам Эдип.